Нгуги Тхионго - Пшеничное зерно. Распятый дьявол

— Каринди, ты вовсе не понимаешь шуток. Поди, вообразила бог весть что! Я просто поиграл с тобой, как отец с дочерью. Теперь иди. Письмами займемся завтра с утра.

Каринди отправляется домой, вне себя от "отеческих шуток". Знает она им цену! Так шутит леопард с овечкой…

Наутро она, как обычно, спешит в контору, но приходит с пятиминутным опозданием. Босс Кихара уже на месте, он вызывает ее к себе. Каринди смущена, ей вспоминается вчерашняя схватка. Босс даже не поднимает глаз, углубившись в газету.

— Мисс Каринди, в последнее время вы ведете себя так, будто сами себе начальник.

— Извините, сэр. Автобус опоздал.

Босс Кихара только теперь вскидывает на нее глаза. Развалясь в кресле, он смотрит на нее с нескрываемой враждебностью.

— Сознайтесь лучше, что все дело в молодых повесах, которые подвозят вас по утрам. Складывается впечатление, мисс Каринди, что вы не очень-то дорожите своим местом. Я не стану препятствовать вам, поступайте по велению сердца. Вам пойдет на пользу, если вы некоторое время посидите дома. А когда соскучитесь, дверь для вас открыта. Даю вам двухмесячное жалованье в качестве выходного пособия.

Так наша Каринди лишается работы. Она снова бродит по городу в поисках места, потом тоскует дома в одиночестве, — даже слова не с кем сказать. Вечером должен прийти ее любимый. От одного звука его голоса у нее сладко замирает сердце. Все мы дорожим теми, кого любим. Камунгонье поддерживал ее в трудную минуту, ласковые речи прогонят грусть. Наконец Камунгонье приходит, и Каринди жалуется ему на похотливого богача Вайгоко. Истинную любовь за деньги не купишь, даже современная девушка не променяет своего Камунгонье на дряхлого Вайгоко! Каринди умолкает и ждет в ответ хотя бы сочувственного вздоха. Сейчас горячие поцелуи осушат ее мокрые от слез щеки!..

Но не тут-то было. Камунгонье опускает глаза, как робкий барашек. Им движет лицемерие. Он принимается отчитывать Каринди. Видите ли, он уверен, что она валялась в постели Вайгоко Кихары, Кихара не первый, кто ею угостился. Блудницу, пригубившую сладкую чашу богатства, за уши от нее не оторвешь. Стоит один раз отведать — сразу входишь во вкус! Хамелеона не переделаешь — так хамелеоном и останется. Если школьница спуталась с мужчиной, который ей в отцы годится, да еще и родила от него, кто ее теперь остановит? "Скажи, Каринди, разве тебе можно верить, слишком ты доступна, никому не можешь отказать! А историю эту сочинила, потому что наскучила своему Вайгоко и он отказался от твоих услуг".

У Каринди точно язык отнялся, из глаз брызнули слезы, она даже не утирает их. В сердце бурлит обида, Каринди в недоумении, она не находит ответа на загнавшие ее в тупик вопросы. У дойной коровы пропало молоко, теперь ей одна дорога — на бойню. Все мосты сожжены, вновь она осталась ни с чем!..

Так скажи, не давший мне упасть: что остается в нынешней Кении таким, как Каринди, если не идти на улицу?

Каринди теперь уверена: нет никакой разницы между словами:

Говорят, будто в человеческой жизни на земле всего два дня:

Для таких, как Каринди, в нынешней Кении все дни одинаковы. Едва появляясь на свет, они обречены на гибель. Неужто ничего не знать им, кроме слез? Услышим ли мы когда-нибудь их смех?

Окончив свой рассказ, Вариинга внимательно взглянула на молодого человека, потом обвела взором улицу Скачек. Люди деловито сновали вокруг, по-прежнему гудели машины, обгоняя друг дружку. Найроби ни капельки не изменился с тех пор, как ее вышвырнули из дома в Офафа-Иерихоне.

И тут в соборе святого Петра ударили в колокола, напоминая на закате дня верующим о молитве. Вариинга и молодой человек повернулись к храму. В гулком перезвоне Вариинге почудилось:

И снова она спросила себя: "Голоса, которые я слышу, чьи они? Куда зовут?" Она давно не ходила в церковь, но тут, к своему удивлению, забормотала молитву:

Когда колокола собора святого Петра смолкли, Вариинга обернулась к молодому человеку и сказала:

— Спасибо за ваше терпение, за то, что выслушали меня, — на сердце полегчало, будто после исповеди.

— Кто знает, может, я и есть духовник, хоть нет у меня церковного сана… Я принадлежу к ордену тех, кто призван облегчить тяжелую боль кенийцев. Ваша история — про Каринди, Вайгоко и Камунгонье — будто копьем пронзила мне сердце. В Кении таких Каринди не счесть, тут вы совершенно правы. Но я не согласен с тем, что наши дети так никогда и не научатся смеяться. Мы не должны отчаиваться. Отчаяние — непростительный грех. Народ нам его не простит, не простят грядущие поколения. Вы куда теперь? В какие края путь держите?

— В Илморог.

— Илморог? Уж не оттуда ли вы родом?

— Да, там мой дом. А что в этом особенного?

— Дело в том… да нет, ничего. Я просто так опросил. Только автобусы до Илморога здесь не останавливаются. Отсюда можно уехать в Киамбу, Ндуумбири, Тингаангу, Нгимбу, Икину, Кариаини и Гитхунгури, А до Илморога матату сажают пассажиров на остановке "Ньямакима", там же, где и до Накуру.

— Я как раз туда и шла. Не знаю, каким злым ветром занесло меня сюда.

Вариинга поднялась, точно очнувшись от предсмертного кошмара, повесила сумочку на плечо.

— Ну, всего доброго! — попрощалась она с молодым человеком, испытывая некоторую неловкость, хотя настроение у нее заметно улучшилось.

— Будьте осторожны. Желаю вам, чтобы голова у вас больше не закружилась.

Вариинга уже повернула в направлении Ньямаки-мы, когда молодой человек окликнул ее:

— Одну минуту…

Девушка оглянулась, а про себя подумала: "Уж не возомнил ли он себя Камунгонье, которому повстречалась еще одна легкодоступная Каринди?"

Мужчина открыл свой чемоданчик, порылся в нем, достал карточку и протянул ее Вариинге.

— Я уже говорил, — пояснил он, — что притча о Каринди, Вайгоко и Камунгонье задела меня за живое. Если вы хотите докопаться до причин, почему теперь так много повсюду Каринди и Вайгоко, побывайте на сборище, о котором здесь написано. Оно как раз состоится в Илмороге.