Нгуги Тхионго - Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Мутури неожиданно умолк, смахнув с комбинезона жучка. В машине снова воцарилась тишина. Мваура внимательно вглядывался в дорогу, которая спускалась в долину Рифт-Вэлли. Темнота все сгущалась, и он включил фары.

Вангари прищелкнула языком и с горечью заметила:

— Вот вы говорите, зерно падает в землю, и мы делим колос между собой… Народ проливал кровь за великое дело, за нашу Кению, за то, чтобы дети наши ели досыта, спади в тепле и не ходили в лохмотьях.

Чтобы их учили приносить пользу родине. Только глупец и предатель пожалел бы отдать жизнь ради этих священных целей. Я, Вангари, была тогда еще девчонкой. Но немало патронов и оружия отнесли вот эти руки лесным братьям. Все мне было нипочем, я не знала страха, шныряла туда-сюда сквозь вражеские заставы. А теперь, как вспомню то время, сердце слабеет и наворачиваются слезы. Как это вы сказали Мутури, — нынешнее "Харамбе" для богатых и их прислужников?!

Ничего-ничего… только ответьте мне, люди: все эти миллионы, откуда они берутся, со дна морского? Если человек изо дня в день швыряется такими деньжищами, что оставит он своим детям? Откуда взялся вечно плодоносящий сад? Где бьет неиссякаемый источник? А друзья этого человека, прячущиеся в тени? Их имен никто не знает. Кто они, приносящие свои дары лишь под покровом ночи? Но даже самый потаенный секрет когда-нибудь будет раскрыт, его выставят всем напоказ. Я так скажу: мы сражались за свободу, нас вели в бой не деньги, а любовь. Любовь к Кении, нашей родине, придавала отваги молодым воинам, и они шли под вражеские пули, отстаивая каждую пядь своей земли. Мы тогда судили о человеке не по одежке, не говорили: "Ага, на нем лохмотья, за решетку его!" Наоборот, оборванцы были на передней линии, и они не знали, что такое отступление. А те, что носили галстуки, гнули перед империалистами спину, лизали им башмаки… Вы, чего доброго, подумаете, выпила, мол, лишнего или накурилась бханга. Нет, просто до того досталось мне в Найроби, что не могу никак успокоиться. Нынешнее "Харамбе"… куда оно только заведет кенийцев…

Вангари умолкла. Мутури, Вариинга и Гатуирия прониклись к женщине сочувствием. Мужчина в темных очках забился в угол. Мваури надавил на газ, надеясь, что встречный ветер развеет впечатление от слов Вангари.

— Поведайте нам, что все-таки стряслось с вами в Найроби, — попросил Мутури. — Отчего у вас на сердце камень?

— Боюсь, что не найду подходящих слов и мой рассказ вас не тронет, — сказала Вангари, однако упрашивать себя не заставила, и все, кто были в машине, услышали о злосчастных перипетиях, которые выпали на долю этой женщины в кенийской столице.

— Ох уж этот Найроби! Злым ветром занесло меня туда. Впрочем, во всей Кении не найти теперь такого уголка, куда бедный человек мог бы убежать от нищеты. Илморог, Момбаса, Найроби, Накуру, Кисуму — повсюду для нас, крестьян и рабочих, вода в колодце горчит. Мой клочок земли, два акра, пошел с молотка за неуплату долгов: я не смогла вернуть ссуду Кенийскому банку экономического прогресса. Когда-то я имела глупость попросить у них пять тысяч шиллингов, чтобы обзавестись племенным скотом. Купила на эти деньги столбы, натянула проволочное ограждение, потом приторговала стельную корову. Остаток денег пошел на школу, где учится мой сын. Корова принесла бычка. Дохода от молока едва хватало на то, чтобы платить ежемесячные проценты банку. Потом корова заболела ящуром и околела, прежде чем приехал ветеринар. А я еще и четверти ссуды не выплатила.

Вот землю у меня и отобрали, а работы в Илмороге днем с огнем не сыщешь. Тогда надумала я ехать в столицу. Почему? Если другие страны дают нам займы, рассуждала я, то деньги эти тратят на строительство Найроби и других больших городов. Крестьяне выращивают хлеб и овощи, чтобы кормить горожан, которые тучнеют на нашем поте. И вот втемяшилось мне, что в Найроби я в два счета найду место, пойду в уборщицы или няньки на худой конец. Я никакой работы не чураюсь, не стараюсь заполучить кусок пожирнее. А еще в Найроби жить, должно быть, поспокойнее, решила я, — в Илмороге в последнее время от воров да бандитов рабочему люду нет никакого спасу.

Завязала я в узелок пригоршню мелочи и отправилась в дорогу. Ну и ну! В жизни не видела я столько машин — несутся по асфальту, как полая вода. А дома — выше пресловутого Каина, который доставал до облаков! Найроби похож на огромный сад из камней и чадящих машин. Увидев роскошные гостиницы и магазины, я сказала себе: поистине наша Кения многого добилась. Наверняка я здесь без работы не останусь! И зашла в первую попавшуюся лавку. Чего там только не было, аж в глазах зарябило. Командовал в лавке индиец, я спросила у него, не наймет ли он меня мести полы. Он ответил, что в этом не нуждается. Тогда я попросилась в няньки к его детям, по он снова мне отказал. И я пошла дальше по улице, присматриваясь к домам повыше да понаряднее. Так я оказалась перед отелем. Высоченный, как гора Кения. За столиками одни только белые. Я отыскала контору, но и там был европеец. "Работы нет", — сказал он. Я говорю, мол, готова чистить башмаки тем белым, вон их сколько — прямо как саранча. Он загоготал, говорит — нельзя. А мыть для них нужники? Нет, и этой работы мне не дали.

Я все ходила по магазинам да по лавкам, где-нибудь должны же брать черных на работу! От родни не отворачиваются, все мы черные — одна семья! В одной лавке, куда я вошла, торговали хозяйственными товарами и садовым инструментом. Сохи, мачете, вилы, чайники, кастрюли громоздились на полках. И был там черный — черный хозяин! Сердце мое наполнилось надеждой. Я поделилась с ним своими бедами. Поверите ли — он затрясся от хохота! Одна, говорит, есть у меня для тебя работа: такая дородная бабенка должна быть большой мастерицей в постельных делах. Я не сдержала слез…

И снова бродила по улицам без цели, шла куда глаза глядят. Тут мне попалась еще одна гостиница. Я вошла, спросила, где контора. Там тоже оказался черный, я попросила у него работы.

"Послушай, женщина, ты ведь уже заходила и белый хозяин тебе ответил, что для таких, как ты, у нас работы нет".

Я испугалась — выходит, я кружу на одном месте! Пошла к выходу, но он меня окликнул, предложил сесть, а сам позвонил куда-то, где якобы всегда есть работа для нашего брата. И снова сердце радостно забилось. Воистину в страну пришла свобода! Я терпеливо ждала, как рыбак клева.

И что бы вы думали, дорогие мои? Не успела я и чихнуть, как в контору ввалилась полиция. Черный мерзавец сдал меня черным полисменам — таким же черным, как вы и я, — заявив, что я замышляю ограбить гостиницу. Позвали белого хозяина, тот все подтвердил: я, мол, целый день кручусь в отеле, приглядываюсь, что бы стянуть. Он похлопал своего черного служащего по плечу и прогнусавил: "Молодец, мистер Мугвате, я вами доволен" — или что-то в этом роде. А полицейский инспектор все твердил: "Да, да, никаких сомнений, типичная наводчица, мы задерживаем их чуть не каждый день в магазинах, отелях и банках".