Нгуги Тхионго - Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Ниже приводятся высказывания Гитуту ва Гатаангуру по поводу современного воровства. У Гитуту было такое брюхо, что, если бы не подтяжки, оно бы волочилось по земле. Казалось, его живот вобрал в себя все четыре конечности и много еще чего, в том числе шею. Руки и ноги походили на короткие обрубки, голова усохла и была величиной с кулак.

В тот день на нем был темный костюм и белая сорочка с кружевами, черный галстук-бабочка прилеплен к подбородку, трость отделана чистым золотом. Гитуту одной рукой поглаживал живот, другой вертел трость. Говорил он с одышкой, словно тащил тяжеленную ношу.

Вот текст его выступления.

— Зовут меня Гитуту ва Гатаангуру, раз уж на то пошло. Это мое истинное имя, а на европейский, точнее, на христианский лад я прозываюсь Шитленд Нэрроу Истмэс. Когда европейцы слышат его, они почему-то тушуются, смотрят на меня как-то странно. Одни качают головой, другие начинают хохотать, ибо при всей своей учености ничего подобного не слыхали. Я вам больше скажу: белые меня даже побаиваются.

Перехожу ко второму вопросу. Я человек семейный. У меня жена и пятеро детей — три мальчика и две девочки. Старший сын учился в нескольких африканских университетах и сейчас продолжает образование за границей. Второй только что поступил на первый курс. Третий мальчик и дочери еще ходят в школу. Я дам им превосходное образование, которого сам лишен, потому что моему отцу не хватало умения жить. Школы, в которых учатся младшие дети, самые дорогие — туда раньше принимали одних белых. По сей день все учителя там — европейцы.

Далее. Помимо законной супруги, с которой мы венчались в церкви при миссии Тхогото, у меня есть две любовницы. Как говорится, у кого отложено про запас, тот никогда не голодает.

Кое-кто из вас, наверно, пялит глаза на мой животик. Видя, что он свешивается, что я задыхаюсь, вы, должно быть, недоумеваете, как этот Гитуту, сын Гатаангуру, справляется с женой и еще двумя подружками? Я отвечу скептикам вопросом на вопрос: почему вы забыли наши поговорки? Когда танцор выходит в круг, только он знает, что и как будет танцевать. Слон носит свои бивни и не жалуется на их тяжесть. И еще: если кто в наши дни отказывается от денег, значит, он безумен и ему уже помочь нельзя.

Теперь адрес. Мой дом здесь, на Золотых Холмах Илморога. В нем живут мои жена и дети. Это вроде как мой штаб. Но у меня еще много других домов в Найроби, Накуру и Момбасе. Я не люблю останавливаться в гостиницах, когда разъезжаю по своим контрабандным делам. Приятно провести ночь в собственном доме. Пока что речь идет о домах, про которые жена знает. Но есть еще несколько потайных берлог в Найроби — для моих сладких девочек.

Теперь о машинах. По делам я разъезжаю в "мерседесе" с личным шофером. Для частных поездок у меня есть "пежо" и "рендж-ровер". Жена пользуется "тойотой-кариной". Это ее корзинка на колесах — возить покупки с базара. Есть у меня грузовики и тракторы, их я тоже использую в своем бизнесе. Ах да, чуть не забыл! Одной своей подружке я подарил на рождество "тойоту-короллу", а другой к дню рождения — "датсун". Современная любовь несовместима со скаредностью!

Итак, друзья, сами видите, господь ко мне благоволит, и моя фортуна щедра. Не удивительно, что я прославляю современное воровство!

Передо мной ровные и широкие авеню, на моем пути ни колючек, ни валунов. Семь потов спускать не приходится. Видите, у меня и рук почти что не осталось — им же делать нечего. А живот от чрезмерной работы все растет.

Завтракаю я яйцами и хлебом с маслом, запиваю молоком. Около десяти утра уминаю пару фунтов вареной баранины. В двенадцать — четыре фунта говядины, вымоченной в вине и поджаренной на углях.

Запиваю холодным пивом. В шесть поклюю курятинки, чтобы не пить виски на пустой желудок, и потом до самого ужина ни крошки!

Я верю в господа. Как мудра притча, поведанная нам распорядителем! Как разумны хозяйские наставления слугам! Жни там, где не сеял; ешь то, что не полито и каплей твоего пота; пей воду, принесенную другими! Прячься от дождя в хижинах, к постройке которых ты не прикладывал рук; носи одежды, сотканные и выкроенные не тобой. Поверите ли, друзья, с того дня, как я начал следовать этим заповедям, дела мои сразу пошли на лад.

Мой отец был присяжным в единственном суде, где в колониальные времена разрешалось заседать черным, — в туземном трибунале Руува-ини, округ Ичичири. За годы службы он научился обходить закон, склонять его в ту или иную сторону — к своей выгоде, конечно. Отец присваивал чужую землю. По тем временам ни один черный не мог тягаться с ним. Дело в том, что все члены туземных трибуналов, от Куры и Киамбу до Муранги и Ньери, были его закадычные друзья. Они часто пили в нашем доме пиво, отец резал в их честь лучших баранов, а пару раз даже закалывал быков! Они во всем помогали отцу, и в итоге тот нахватал столько чужой земли, что стал настоящим плантатором. Взял себе несколько жен. Старик был упрям, заносчив, высокомерен. Если ему нравилась случайная встречная, несущая связку хвороста или возвращающаяся с поля, он посылал за ней: "Приведите ко мне дочь такого-то". В конце концов он наплодил такое количество детей, что даже его обширных владений стало не хватать на всех. Я унаследовал от отца всего три вещи: грамотность, мудрые советы и рекомендательные письма его европейских дружков.

Учился я в Маарамбе, закончил только начальную школу. Потом два года учительствовал. После этого поступил писцом и переводчиком в Верховный суд в Найроби. Верная поговорка — козленок идет по стопам козла. Я занялся тем же промыслом, что и отец.

Когда было объявлено чрезвычайное положение, я уже выступал на процессах. Мой отец был одним из тех, кто сотрудничал с англичанами, — служил осведомителем, выявлял сочувствующих партизанам. Я никак не мог решить, что мне выгоднее, на чью сторону встать. Был, как говорится, ни жарок, ни холоден. Так я держался посередине, отсиживался в суде, переводил на процессах.

Когда настала независимость, я все еще был судебным толкачом, кое-как перебивался на скудное жалованье. Я не спешил — надо было выяснить, в какую сторону земля вертится, куда ветер дует. Занялся мелкой коммерцией, открыл лавчонку и гостиницу. Но доходов они не приносили. Я тогда еще не освоил священные заповеди нашего людоедского общества.

Тут пришли мне на память прощальные слова отца, сказанные им перед смертью, наступившей от обжорства. Он призвал меня к себе и изрек: "Ты поступил мудро, открыв лавку и гостиницу. Вспомни поговорки: "Пастух на одном месте не задерживается. В пути никто не делится взятой из дома пищей". Для человека семейного жалованье — это ничто. Однако мелкое предпринимательство не для нас, черных, нам не хватает на него терпения. Послушай отцовского совета — надо учиться у бывалых людей, перенимать их опыт. Есть только один путь для зрелого мужчины — это воровство. Подражай белым — не ошибешься! Белый человек из всех занятий на первое место ставит разбой. Он пришел в эту страну, держа в левой руке Библию, а в правой — ружье. Он отнял у народа самые плодородные земли, забрал коров и коз под видом налогов, отобрал у крестьян плоды их труда.