Леонид Огневский - На другой день

Когда Подольский вышел, Абросимов потянулся к телефонной трубке, хотел вызвать бухгалтерию и узнать, как там с перечислением средств Кузнецкому заводу за металл, Уральскому — за станки и металлорежущий инструмент, но заметил табачные крошки и пепел на зеленом сукне стола и принялся стряхивать их сложенной вчетверо газетой. Потом вызвал уборщицу и приказал выхлопать суконную скатерть, протереть весь в фиолетовых кляксах чернильный прибор, произвести в кабинете генеральную уборку.

Клава Горкина и сама не знала, что с нею происходит, если бы не объяснил Дима…

Дмитрий Петрович Перевалов приехал на курорт не за тем, чтобы подбирать себе невесту, хотя со смертью жены и надеялся построить новую семейную жизнь. Он приехал отдыхать от работы конструктора на большом уральском заводе, от повседневных забот по дому — на руках его оставались дочь-дошкольница и десятикласник сын. Встреча с Клавой разрушила его намерение просто отдыхать.

Какого нового друга жизни Дмитрию Петровичу хотелось бы встретить? Любимую и любящую жену и женщину-мать, которая полюбила бы его детей и народила общих, скрепила семейный союз. Жениться на равной по возрасту — сорок пять лет — ему не хотелось: жена-ровесница, фактически, на пять-десять лет старше своего мужа, женщина в таком возрасте может и не дать общих детей, не привязаться к новому дому. Очень молодая Дмитрию Петровичу казалась если и доступной, то едва ли надежной, он прекрасно понимал жизнь и на опыте других убеждался, к чему приводят неравные браки, браки по расчету, без взаимного чувства.

И вот он увидел трех женщин, которые его заинтересовали. Он сидел на скамье в тенистой аллее, курил, они неторопливо шли, разговаривали. Одна из них была белокура, стройна, изящна: пестрое платье, не кричащее, но нарядное, сидело на ней как-то особенно аккуратно; красивое лицо женщины было строго… Своей аккуратностью, собранностью Людмила внушила Перевалову мысль: жизнь у нее устроена, будущее обеспечено, ни на каком море она не расплеснет ни капельки своих чувств. В середине шла пышная и цветущая женщина, по милой улыбке можно было заключить — золотое сердце, не тускнеющее ни при какой беде, да и беды над нею не властвуют. Разговаривая с приятельницами, она сказала: "Другим бы столько". И Дмитрий Петрович мысленно продолжил это замечание Фаины Марковны, вложил в него свой смысл: "Другим бы столько добра, счастья, любви". Третья, шедшая слева, показалась Перевалову тусклой и неприметной, какая-то смесь серого и коричневого, и в лице, и в костюме, и, наверное, в мыслях.

Но когда женщины сходили к берегу моря и возвращались, Дмитрий Петрович внимательней присмотрелся к осужденной им незнакомке. Теперь она шла правой, ближе к нему. Лицо ее было привлекательно: круглые, красиво очерченные ресницами и бровями глаза, точеный нос, маленький разрез рта. Тусклым и серым делали ее лицо мелкие веснушки, усыпавшие щеки и подбородок. А в тот момент, когда Клава ненароком взглянула на него, Дмитрий Петрович увидел в ее красивых глазах такое невысказанное страдание, что без дальнейших размышлений решил: вдова или старая дева. Тонкая талия Клавы, неразвитый, почти девчоночий бюст, безвкусно сшитое платье, рябенькое, без красок… Все это подтверждало: или — или, или потеряла или еще не нашла, хотя ей и под тридцать.

Снова встретились они дня через три у стойки с прохладительными напитками. Дмитрий Петрович попытался заговорить с Клавой, она отвечала нехотя, вяло. Приятельницы ее были в других, белых шелковых платьях, на ней — то же рябенькое, из штапеля. "Значит, для нее все безразлично, — подумал Перевалов. — Она ни на что не претендует, ни к чему не стремится. А почему бы ей опускать в безволии руки? Она же недурна собой, хороша!".. Все это вызывало любопытство, заставляло узнать. Вот у него, Перевалова, скончалась жена, умная и красивая женщина, он без нее несчастен и одинок, но не приехал же он на курорт в чем-то простеньком, рабочем или домашнем, а надел лучший костюм, в чемодане лежит второй. И руки не опускает, надеется опять жить вдвоем. А эта?

Еще через сколько-то дней Дмитрий Петрович увидел рябенькое платье на пляже. Подошел к Клаве и спросил, почему она не купается. "Караулю одежду приятельниц". Клава ничем не высказала ни интереса к незнакомому человеку, ни протеста или сожаления, что он садится рядом. Из-под ладони, щитком приставленной к надбровью, она глядела на чешуйчатую поверхность моря, туда, где в зеленоватых волнах терялись алые резиновые шапочки Фаины Марковны и Людмилы.

Дмитрию Петровичу все же удалось вызвать ее на разговор. Осторожно вставляя вопросы, он даже узнал, что перед ним не вдова, не какая-то старая дева, а замужняя женщина, мать двухгодовалого ребенка. Из-за чего страдание в глазах, вялость, безучастное отношение ко всему, что делается вокруг? Не любит и не любима! Это было уже твердое убеждение Перевалова. Женщина никогда не испытывала чувства любви, она, как цветок без влаги, который поблек и вянет, не успев как следует раскрыть лепестки.

В этот день намечалась экскурсия в горы. Перевалов с трудом уговорил Клаву поехать вместе со всеми. Вечером, с помощью Людмилы и Фаины Марковны, с которыми не замедлил познакомиться, он можно сказать, насильно вытащил ее на эстрадный концерт. Он приучал ее к себе, как дичащегося ребенка, одновременно изучая ее и привязываясь к ней. И, может быть, прошло пять или шесть дней, прежде чем она назвала его по имени и отчеству. Только через полмесяца она не боялась оставаться с ним наедине.

У Клавы Горкиной было такое ощущение, что она спала все эти годы замужества и только теперь медленно просыпается. Странный затянувшийся сон! Еще казалось — больна. Что болит, неизвестно, что-то очень болит, раз худеет, тускнеет, тает. Это замечала она, замечали знакомые и соседи, не замечал только Горкин. Когда она сказала ему, что плохо себя чувствует, он как бы спохватился: "Правда, Клава, ты похудела, поезжай на курорт, полечись, отдохни. Как раз едут Абросимовы и Людмила, присоединись к ним". Ни вопроса, что болит, ни совета, как лечиться. И вот она очутилась под крымским солнцем, у моря. Но солнце для нее было очень жарким, оно утомляло, морская вода казалась холодной, еще больше расслабляющей тело, и только встреча с Димой (мысленно она уже называла его так) с каждым днем ощутительнее внушала силу и бодрость; затянувшийся сон проходил, Клава стала замечать и краски моря, и запахи цветов.

Правда, на первых порах новый знакомый пугал ее каждым словом суждений о жизни, о назначении человека, потом в душу вкрадывалось подозрение: а что ему от нее надо? Поняв, что ничего плохого Дмитрий Петрович не желает и не пытается сделать, постепенно осмелела; быть вместе с Димой стало желанием, а потом и потребностью.