Леонид Огневский - На другой день

— Э, нет, Михаил Иннокентьевич, пока суть да дело, я посылаю целую комиссию туда, уж комиссия, думаю, разберется. Вы не возражаете?

— Нет, нет.

— Так что будьте уверены, вышибем кое из кого воровской дух! И… пожалуйста, Михаил Иннокентьевич, не делайте обреченного выражения лица, теперь это вам не подходит.

— Да, да, — засмеялся тот. — Постараюсь и физиономию свою по возможности держать в форме.

Чувырина, который, оказывается, забегал по какому-то делу в ОКС, Павел Иванович снова встретил в вестибюле. Время было еще не позднее, солнце не закатилось, сияло в широких окнах заводоуправления, решили вместе пройти на строительную площадку Дворца культуры.

Снаружи Дворец был готов, застеклен и покрашен. Крышу над парадным входом придерживали мраморные колонны, розоватые, с коричневыми прожилками; в задней части виднелся чешуйчатый купол, он прикрывал главный зрительный зал. Если отвлечься мысленно, что вложены сюда миллионы и миллионы, здание радовало и массивностью своей, и красотой каждой архитектурной детали.

На дворе, обнесенном чугунной решеткой, черной, со следами ржавчины (еще не покрасили), стрекотали и лязгали железом бульдозеры, выравнивали площадку. Павел Иванович попытался идти по мягкому, вспаханному, без опаски, твердо наступая на раненую ногу, — нет, боль в ноге поднималась нестерпимая. Если не полегчает и завтра, придется опять ложиться в стационар. Будь он неладен, сам запах больницы!

Перед входом во Дворец громоздилась серая бетонная чаша фонтана. Она была еще сухая; посредине высилась горка разноцветных камней, вверх и в стороны торчали трубы и трубки с концами, как у брандспойтов. Из-за горки поднялся невысокий человек в синей спецовке, перелез через край чаши.

Чувырин, шедший рядом с Павлом Ивановичем, вдруг сорвался с ровного шага и кинулся догонять этого человека. Вместе они зашли за угол здания. И тотчас над серой бетонной чашей взлетели зеленоватые брызги, рассыпались белым пушистым веером, заслоняя мраморные колонны Дворца. Фонтан походил на стройное цветущее дерево.

Только после этого Чувырин и появился снова, руки в карманах брюк, по его широкому, обожженному солнцем лицу разлилась счастливая улыбка.

— Доволен? — спросил Дружинин.

— А как же!

— Остается тополя и акации посадить? Хотя… у вас же по плану белая сирень, белая акация, привозные…

Чувырин натянул на самые брови кепку.

— Должны привезти сколько-то вагонов корней, Подольский еще прошлой весной заказывал. Только боязно: затратим денежки, а белые, привозные, возьмут да и замерзнут в первую зиму, потому что не климат. "Опять деньги на ветер", — вы же скажете нашему брату — строителю.

— Память-то у тебя неплохая, — засмеялся Дружинин.

— Будешь помнить, как вынесут на бюро да пообещают дать строгача. Я уж думаю, не отказаться ли нам от этой роскоши.

— Давно пора. Будто нельзя посадить что-то из местного. На то пошло, наша сибирская яблоня и боярышник тоже белым цветом цветут. Да и кончать надо на этой площадке, браться как следует за жилье, сам был на партийном собрании, слышал, что говорили. — Заметив прохаживавшегося возле мраморных колонн Свешникова, Павел Иванович заспешил к нему.

Юрий Дмитриевич не в пример прошлым встречам оказался бодрым и разговорчивым. Решив, что заместитель директора явился с проверкой, он начал перечислять цифры: квадратных метров выполненной штукатурки, погонных метров использованных труб водопровода, килограммов потребовавшейся краски, центнеров и тонн — мела, извести, алебастра. Но слов "строительный объект" ни разу не употребил.

— Теперь, Павел Иванович, прошу зайти внутрь и посмотреть собственными глазами, убедиться, как все изменилось к самому наилучшему. — Свешников шагнул в сторону, пропуская гостя впереди себя. — Ведь мы, строители, иной раз приглядимся к чему-то и не замечаем упущений, а посторонний глаз их сразу увидит, определит. Нет, скажу вам, сильнее беглого, но первого впечатления. А насчет средств…

— Я сегодня не за этим, Юрий Дмитриевич, — попытался остановить его Дружинин.

— Нет, позвольте, насчет средств я должен сказать. — Юрий Дмитриевич улыбнулся, оголяя кончики белых ровных зубов. — По Дворцу культуры — в ажуре, — выдохнул он.

"В ажуре, когда министерство взяло на себя перерасход!.. По бумажке — ажур, а во что стали мраморные колонны, детище Подольского!.." Не хотелось напоминать этого Свешникову: после драки кулаками не машут. Да и не хотелось портить ему настроения: человек возвел хорошее здание и ликует. Правда… от него будто бы попахивает спиртным.

— Прошу, — сказал Юрий Дмитриевич, открывая дверь в вестибюль.

Павел Иванович сделал несколько шагов по паркетному полу и огляделся вокруг. Все блестело свежей краской и маслом. В росписи потолка было изобилие голубых, воздушных тонов, орнаменты под потолком содержали светло-зеленое; темная зелень панелей, янтарного цвета пол, паркетный, дубовый… Вестибюль напоминал видимый в миниатюре мир.

— Неплохо, — сказал он. — Хорошо, что отказались от завитушек на потолке и дорогостоящих скульптур по углам помещения, они были бы явно не к месту. — Дальше по Дворцу Дружинин не пошел. — Не хочу, Юрий Дмитриевич, терять первого впечатления, раз у вас кое-что недоделано. Уж потом посмотреть на все сразу, готовое.

— Не настаиваю, — согласился Свешников, поправляя и без того хорошо завязанный галстук. Когда вышли на улицу, к разбушевавшемуся фонтану, легонько кивнул на здание Дворца и шепнул Павлу Ивановичу на ухо. — В "Советском искусстве" не видали? Статья о нашем… и фотография.

Вот теперь не надо было гадать: от Свешникова не попахивало, не пахло, а разило сивухой.

— В честь этого и выпили?

— Как вы сказали?

— Вы, помнится, публично обещали не пить.

— Да, но… — смешался Юрий Дмитриевич. — Случайное совпадение обстоятельств: статья и снимок в газете, письмо от старшей дочери Веры и… и, в некотором роде, успех. Мне, конечно, стыдно, Павел Иванович, перед вами, перед коллективом завода, неприятно перед своими дочерьми, их у меня две…

— Я знаю.

— Ради них, ради этого, — продолжал он сбивчиво, взглядом показывая на Дворец, — стоит жить и держаться прилично. Правда, Верочка моя далеко, но и она вот-вот будет в Красногорске. Подумать только, в двадцать лет возвращается агрономом! Люба, младшая, тоже молодец, восьмой класс кончает, осенью собирается в строительный техникум. Они-то, мои дочери, и будут мне постоянной поддержкой.

На ловца и зверь! Подходящий случай поговорить о Любочке подвернулся, Дружинин решил не упустить его:

— А как вы, Юрий Дмитриевич, поддерживаете своих дочерей, например, младшую, Любу?