Леонид Огневский - На другой день

Мария Николаевна встретила его радушно. Они не раз виделись последние месяцы. Старушка угостила гостя домашним квасом и метнулась было из дому в сад, за Людмилой. Дружинин остановил ее:

— Вы разрешите, я схожу сам, хочется посмотреть, что у вас там растет-зеленеет.

— Сходите, Павел Иванович, — тотчас согласилась старушка, возвращаясь от двери: — Людмила, должно быть, на скамеечке под ранеткой или в гамаке. Наверно, увлеклась книжкой и проглядела, что в дом вошел гость.

Спала Людмила спокойно, подложив под голову бархатную диванную подушку и маленькие, ладонь в ладонь, руки; раскрытая на последней странице книга лежала тут же, в гамаке, застряв корешком в сетке. Лицо женщины выглядело немного усталым, но грудь поднималась и опускалась без напряжения, ровно. Ни растрепанных, как бывает у спящих, волос, ни смятой в беспорядке одежды, — волосы были причесаны и заколоты шпильками, а серенькое с глухим воротом платье так закрывало все тело, что виднелись лишь пальцы ног, обтянутые золотистой вязью чулка. И в спящей в ней угадывалась аккуратность и собранность.

Хрустнувшая под ногой сухая ветка разбудила её. Людмила открыла глаза и приподнялась на локте, губы ее раскрылись в мягкой улыбке.

— Вы… пришли? Здравствуйте.

— Здравствуйте, Людмила Ивановна. — Дружинин протянул ей руку и помог выбраться из гамака. — Решил воспользоваться вашим приглашением.

— Как здоровье? Больше не собираетесь болеть?

— Нет, достаточно. О вашем здоровье даже не спрашиваю, надеюсь, все благополучно… А тут у вас, Людмила Ивановна, рай! — заметил он, оглядывая небольшой уютный садик.

— Хотите пройтись? — поняла она и повела гостя по аллейке между ранетками, касаясь рукой ветвей, уже тяжелых, с набухшими почками. — Мария Николаевна выпестовать сумела. Посмотрите. — Людмила остановилась и подтянула к себе гибкую ветку. — Еще день-два и деревце зацветет.

Пригляделся к нагнутой ветке и Дружинин. Почки уже полопались, выступал белый с ярко-розовым пушок будущих лепестков. На самом конце ветки прилепился бесцветный, скрутившийся в трубочку прошлогодний листок; Людмила тронула его тонким мизинцем, и он отпал. А рядом с почками держались прошлогодние плодоножки, подуй ветер — облетят, осыплются и они. Когда Людмила выпустила из руки ветку и та пружинисто взлетела, с горсть плодоножек, тонких, как хвоинки, упало на влажную землю.

Павел Иванович, проследивший за их падением, раздумчиво сказал:

— Уже ненужное, лишнее…

— Да, да, — быстро подтвердила Людмила, вспомнив, что эти же мысли занимали и ее тогда, в поле. Все обновляется, и никакой силе не задержать вечно продолжающегося роста и обновления.

Потом они сидели на скамейке в тени сарайчика (ранетки еще не давали тени) и говорили о послевоенной жизни. Людмила сказала: недостатки, недостатки и недостатки. Павел Иванович согласился: плохо еще живут люди, бедно, все, конечно, из-за войны. Судя по тому, как поднимался уровень жизни в тридцатые годы, теперь наступило бы изобилие.

— А тут и хлеба-то вдоволь нет у людей, — почертив ногтем по краю сидения, смущенно сказала Людмила. — Беда домашним хозяйкам, таким, как моя мама: каждый день надо ломать голову, что приготовить на завтрак, на обед, на ужин семье.

Дружинин взглянул на свисавшие над головой ветки: концы их были наискось срезаны, — Мария Николаевна охорашивала деревце перед цветением, — на срезах выступил прозрачными слезинками сок, а выше по каждому черенку лепились проклюнувшиеся, белое с розовым, почки.

— А все-таки согласитесь, Людмила Ивановна, — сказал он, разглядывая почку возле самого среза, — лишения лишениями, а на другой день после окончания войны мы, пожалуй, сильнее, чем прежде.

— Чем же?

— А всем. Например, характерами своими. Думаю, сильнее, крепче, Людмила Ивановна, стали и вы.

— Я? — удивилась она.

— Да, вы. Прикиньте-ка!

"Сильнее и крепче…" Людмила подумала. Может быть, он заискивает перед нею? Глупости! Просто человек ценит то, что она делает на заводе, и хочет внушить новые силы. За это она и уважает его, может быть, любит. Это его она и имела ввиду на курорте, когда думала: "Счастье мое не здесь, оно дома, оно не часто напоминает о себе, но оно ждет".

Сильнее и крепче… Наверное, так. Ведь что она умела делать несколько лет назад? Только складывать, вычитать, умножать и делить. Конечно, сильнее и крепче, испытания не делают слабой! И уж если сердце для любви оживает…

— Пойдемте, Павел Иванович, в дом, у мамы, наверно, все готово.

— Блины? — засмеялся, намекая на недавний разговор по телефону, Дружинин.

— Пироги. И даже не с капустой.

— А говорили "беда"!

Дома их первой встретила Галя. Павел Иванович поздоровался с нею за руку, спросил, как она живет, девочка ответила — хорошо; но мяча, который держала в руках, не бросила, по комнатам с беспечным щебетом не побежала. Устроилась за маленьким столиком в переднем углу и разложила перед собой тетради, книжки, цветные карандаши.

Дружинин через плечо девочки оглядел ее хозяйство.

— Много всего. Скоро в школу?

— Ага.

— За букварь и задачник?

— А букварь мы с бабушкой прочитали. "Родную речь" мама не велела читать, неинтересно будет учиться… Вы теперь на заводе работаете?

— На заводе.

— Считаете?

— Считаю? Нет, Галочка, это твоя мама считает, много ли сделано машин, сколько кто заработал, какие получаются, — он поглядел с улыбкой на хлопотавшую вместе со свекровью у обеденного стола Людмилу, — внеплановые накопления.

— Какие там накопления, Павел Иванович, — потупившись, сказала Людмила, — крохи, гроши.

— Не прибедняйтесь! Да и реки с ручейков начинаются, если на то пошло. Кстати, мы с вами договорились, Людмила Ивановна, о комиссии по подсобному? Возглавляете?

— Придется.

— Дружинин пододвинул к Гале букварь и раскрыл его.

— Прочитай-ка, что тут написано.

— Вы проверьте ее по какой-нибудь книге для чтения, — посоветовала Людмила.

— Тогда книжку про самоходки! — подпрыгнув, воскликнула Галя, но взглянула на мать и прикусила губу. — Или вот эту… "Дюймовочку". — Она достала из-под тетрадей книжку в тоненьких корочках, принялась листать. — Мама с бабушкой говорят, я зачитала ее до дыр, а где, где дырки? — Большие глаза ее сделались влажными и немного загадочными. Но Павел Иванович без особенного труда прочитал в них то, что Галя не высказала.

И поздней, когда напились чаю, испробовали рыбного пирога, девочка глядела как-то загадочно, начинала говорить про самоходки и недоговаривала.

Домой Дружинин уходил в сумерки. Людмила провожала его до трамвая. Они неторопливо шли, перебрасываясь короткими замечаниями о погоде, — настоящая весна, распустится листва, поднимутся травы — и лето; о Галочке — подросла, поумнела; о сегодняшнем футбольном матче "Авангард" — сборная города, — интересно, чем кончится встреча, как сыграют заводские спортсмены, в том числе Петя Соловьев и Вергасов — оказывается, старые футболисты… Но думали они каждый о своем.