Леонид Огневский - На другой день

Павел Иванович догадывался, о чем именно речь.

— Запоздалое, но признание ошибки?

— Не очень уж запоздалое, раз Абросимов с прошлого года на своем месте сидит. Да и урок получил он, думается, предметный.

— Но — признание?.. — настаивал Павел Иванович, придвигаясь со стулом ближе к Рупицкому.

И тот положил мирно руки на стол.

— Погорячились тогда на бюро горкома. Не было полной уверенности в тыловике. Тут еще Изюмов сгустил краски, мол, не потянет товарищ, министерство пришлет опытного директора. Это он о своем родственнике, Подольском, заботился. Но министр хорошо сделал, убрал обоих из номенклатуры. Судить, видимо, оснований нет, держать у руководства тоже. — Рупицкий выпрямился на стуле. — Так вот, тесновато, глухо тебе в заместителях, даже "не бей лежачего", — все это, положа руку на сердце, так. Меня и Москва уже спрашивает: "Как там Дружинин, отдышался ли?" Говорю: "Жив курилка и сравнительно здоров". Значит, не переборщил по части здоровья?

— Нет.

— Тем лучше для дела. А теперь, дорогой товарищ, по существу: начинаем думать о перевыборах в первичных организациях, горком намерен вернуть тебя на партийно-политическую работу. Принципиального возражения нет? — И, не ожидая согласия, Рупицкий продолжал, роясь в выдвинутом ящике письменного стола: — Опыт по части этого у тебя армейский, большой, со здоровьем, будем считать, дело пошло на поправку, а работа замдиректора не вполне устраивает — узка. Как, если на самостоятельную, секретарем партбюро на своем же заводе?

Павел Иванович подумал. Конечно, не век же ему сидеть за спиной Абросимова, ругаться с начальником транспорта Пацюком, зализывать старые раны. И Абросимов намекал — секретарем, и Кучеренко говорил, трудновато ему, хотелось бы подучиться. Кроме того, это лучше, чем прежнее предложение Рупицкого о работе в горкоме, по крайней мере, — среди знакомых людей, рядом с Людмилой. В последнее время он все чаще думал о ней; видеть ее даже мельком было постоянным желанием… Но почему Рупицкий торопится? Ведь перевыборы будут осенью, до осени еще далеко. Он спросил об этом.

— Значит, есть необходимость спешить. Минуточку… — Секретарь горкома поднял трубку зазвеневшего телефона. — Кто хочет зайти? Ах, та девушка-агроном? Пропустите, она очень кстати.

В кабинет, неуверенно озираясь, вошла русоволосая девушка в пестром шелковом платье, с комсомольским значком на груди. Лицом она походила на Любу, и Павел Иванович догадался, что это и есть старшая Любина сестра, окончившая институт в Москве и приехавшая работать в подсобном хозяйстве, будущем пригородном совхозе.

— Стали на партийный учет? — спросил Рупицкий.

— Стала.

— Знакомьтесь с руководством. — Он кивнул в сторону Дружинина. Подождав, пока те представлялись друг другу, сказал. — Что там делать по службе, заместитель директора скажет, да и сами понятие имеете, раз учились пять лет, а вот по партийной линии… по партийной должен предупредить: совхоз только еще создается, коллектив не ахти как хороший, сами увидите, что там за народ. Коммунистов на сегодняшнее число только один, руководитель хозяйства, есть комсомольская организация и не маленькая, но бездействует. Так что вам, молодому кандидату партии, придется поработать и поработать крепенько.

Далее Рупицкий уже просто инструктировал Веру: ознакомиться и окружить себя беспартийным активом, комсомольцев расшевелить — и Павел Иванович слушал его урывками, он разглядывал старшую дочь Свешникова. Девушка была хороша и мягкими правильными чертами лица, и глазами, открытыми, все впитывающими в себя и щедро излучающими, и яркой расцветкой платья с преобладанием вишневого. Как это непохоже на то, что было в его, Дружинина, комсомольское время: уж если писаная красавица в шелках — так явно мещаночка, комсомолки и коммунистки носили синие блузы и черные юбки или юнгштурмовские, костюмы защитного цвета, если специалист, — то, как правило, мужчина, женщин инженеров и агрономов почти не было, да и подходило тогдашнее "специалист", "спец", к этакому обладателю стеклянеющей лысинки, кислой Гримаски на упитанном лице и потертостей на бархатном воротнике драпового пальто.

— Что там происходит, пока это не совхоз, а подсобное? — продолжал секретарь горкома. — Коллектив работает. Но есть люди, которые не прочь хапнуть из так называемой казны. Поэтому еще раз предупреждаю: быть осмотрительной, глаз, ухо держать востро. Желаю удачи. — Через стол Рупицкий протянул девушке руку. — Директор завода и заместитель, думаю, примут вас не позднее завтрашнего дня.

— Сегодня, пожалуйста, часика в три-четыре, — сказал Павел Иванович, — а завтра утречком можно выехать к месту работы, пока оглядеться; завтра как раз едет за город группа наших товарищей. — Когда Вера Свешникова вышла из кабинета, с завистью произнес: — Молодость!

— Боюсь, не споткнулась бы по молодости, — озабоченно сказал Рупицкий. — Коллективчик у вашего Токмакова, сам знаешь, подзасоренный, когда-то еще подберем надежных людей.

Дружинин мысленно представил себе картину: разнобой домишек и домиков на полуострове, врезавшемся в реку, прибитые к берегу и застрявшие в тальниках бревна, жерди и хворост, — и с горькой усмешкой сказал:

— Да, народ со всех волостей и всякого сорта.

— Кстати, то же самое по соседству, на заводе безалкогольных напитков. Недавно заехал, как раз с Токмаковым, и посмотрел: один — еще молодой, а борода, как у Иисуса Христа, другой — с баками и огромной трубкой. "Что за маскарад, черт возьми!" — говорю. "Молодые, рисуются, батенька мой, — развел руками Михал Михалыч. — У меня такие же шухарные да скоморошистые".

— Он и сам-то, Михал Михалыч, странный и "скоморошистый".

— Шляпа. Одним словом, шляпа, вряд ли можно поставить к руководству большим хозяйством. Как думаешь, Дружинин?

— А я говорил вам не один раз: "Прогоню его в шею, пока он палок не наломал!" Вы всегда защищали.

— Ну, старый партиец, заслуженный…

— Сколько же ему старыми заслугам жить?

— Ну, "к человеку по-человечески" — твои же слова.

— А тут одно другому не противоречит.

Рупицкий снова побарабанил по столу, на этот раз быстро, досадливо.

— Сосед его справа такой же…

— Директор безалкогольного? — Павел Иванович выпрямился на стуле. — Бросается в глаза, товарищ секретарь, маленькая деталь: подешевел брусничный клюквенный морс, стоимость стакана 39 копеек; год назад стакан стоил 49 копеек, еще ранее — 59, Что за игра в копейку?

— То-то, что игра. И горком уже заметил эту копейку и занимается ею, как и всей пищевой промышленностью и торговлей Красногорска. При точно поставленном деле по копейке можно собрать сотни и тысячи рублей. Кто будет просить копейку сдачи, заплатив пару двугривенных? На квасной и пивной пене умеют ловкачи денежку зашибить. Не случайно анекдот пошел: "На простой воде строим электростанции, а на квасе и пиве не построить дачу?" А они тоже просто так, на голом месте, не появляются.