Леонид Огневский - На другой день

Дружининым постепенно овладевало беспокойное чувство, что вот сейчас, у трамвая, он попрощается с Людмилой и опять долго-долго не сможет сюда прийти, что есть между ними такое, через что он не может, не вправе перешагнуть, не тревожа памяти погибшего друга, что непрошенная любовь к этой женщине перегорит без огня, без пламени и погаснет.

Людмилу посещение Павла Ивановича немного расхолодило. Чем? — неизвестно. Он хороший, добрый человек, любит детей, она долго его ждала, но ожидала от него чего-то еще. Чего именно? — не могла себе объяснить… А вернувшись домой, без него, почувствовала еще большую пустоту в доме и щемящую тоску в сердце.

"Войну и мир", "Анну Каренину", "Воскресенье" и бесчисленное множество повестей и рассказов Льва Николаевича Толстого Людмила перечитала еще до замужества и в одиночестве за годы войны. Казалось, знала все произведения великого писателя. И вдруг в руки ей попался маленький томик, может, и с читанным когда-то, но забытым "Семейным счастьем". Интересно, читала и помнила о неразделенной любви, неладах, неурядицах в жизни стольких героев Толстого, а об этом, счастье, да еще семенном, не имела никакого понятия.

Людмила присела к столу и склонилась над книгой. Читала весь вечер. На другой день упала в сад, устроилась поудобнее в гамаке и опять принялась за чтение. Это было в то воскресенье, когда приходил Дружинин. Она не оторвалась от книги, пока не прочитала повести до конца. Узнала грустную историю любви Маши и Сергея Михайловича и сама почувствовала тихую грусть. И заснула-то, мысленно представляя их, мужа и жену, молча сидящими вечерком на террасе, и снилось что-то вечернее, тихое, грустное.

Павел Иванович помог на время освободиться от гнетущих впечатлений. В разговорах, в щебете звонкоголосой Гали Людмила забыла о том, что прочла. Но когда проводила Дружинина, осталась наедине с собой, грустные картины толстовской повести снова встали перед глазами. Неужели оно такое и есть, семейное счастье, без порывов, без взлета страсти? Одно тихое вечернее умиротворение — зачем же оно?

Людмила попыталась восстановить в памяти давнее, то, что было между нею и Виктором. Но там были только встречи и расставания. Радость, огненная радость встреч и боль расставаний, потом долгие, терпеливые ожидания новой радостной встречи. Подумала: вот вышла бы опять замуж, а будет ли хорошо? Не получится ли это счастье Маши и Сергея Михайловича, узкое, хилое, комнатное? Грустно! Лучше ни о чем не думать, ничего не загадывать.

Но дня через три она вернулась к этим размышлениям и даже отважилась поговорить о "Семейном счастье" Толстого, вообще о счастье с Марией Николаевной. Подсела к отдыхавшей на диване свекрови и осторожно завела разговор.

Мария Николаевна сперва отзывалась односложно: да, нет; да, бывает счастье, как оно описано Толстым, нет, вовсе не обязательно, чтобы у всех так. Под конец махнула рукой и сказала:

— Не знаю, чего ты заубивалась, что да как. Всяко бывает. А про "Семейное счастье" Лев Николаевич говорил, что эта повесть у него слабая.

— Слабая? — удивилась Людмила. — А так убедительно, глубоко.

— В других-то у него еще глубже и убедительней.

— И уж совсем без семейного счастья!..

— Затвердит свое! Да какое там могло быть счастье у всяких бездельников?

— А скажи, мама, — немного помолчав, снова заговорила Людмила, — бывает и первая любовь, и вторая, и еще какая-то по счету?

— Почему бы и нет.

— И не такая грустная, как в "Семейном счастье"?

Мария Николаевна приподнялась на локтях; сердито скрипнули пружины дивана.

— Да включай-ка ты радио, хватит изводить себя по-пустому!

И Людмила кинулась к репродуктору, почувствовала, стало светлей на душе еще до того, как в комнаты хлынула музыка.

Несколько следующих дней прошло у нее в беспрерывных хлопотах по заводоуправлению: помогала отделу труда и зарплаты провести хронометраж занятости слесарей-сборщиков, подсчитывала экономию от рационализаторских предложений, бегала по цехам, выявляла неиспользованные мощности станков и машин, просто скандалила с народом, в особенности со строителями, из-за перерасходов. До хандры ли было! И о повести-то Толстого ни разу не вспомнила.

Однажды в обеденный перерыв молодежь заводоуправления затеяла игру в волейбол. Играли на заводском дворе, где между старыми тополями еще до войны была расчищена небольшая площадка.

Людмила вышла подышать свежим воздухом, ее тотчас окликнули:

— Ставайте, Людмила Ивановна, к нам!

— К нам, к нам, Людмила Ивановна, у нас не хватает шестого.

— И у нас неполный комплект, — услышала она голос Дружинина и подивилась, что не заметила его сразу, узнала только по голосу. Да он и мало чем отличался от других, в голубой манке, без фуражки, коротко подстриженный, правда, шире других в плечах, коренастее.

Ей продолжали кричать, чтоб она скорее ставала к сетке, а она глядела на Павла Ивановича, державшего наготове мяч, и раздумывала. Потом долго не могла решиться, на которую сторону стать: в команду, где Дружинин, или против. Кто-то из ребят уж взял ее сзади под локти и провел, поставил на свободное место. Тотчас прямо на нее полетел посланный Павлом Ивановичем мяч, легонький, мягкий, — Людмила определила это, коснувшись мяча пальцами поднятых рук.

— Счет открыт, — усмешливо сказал Дружинин.

И Людмила, еще не повернувшись, не проследив за мячом, поняла, что вина в этом ее, она и сама не отразила удара, и помешала сделать это другим.

А Павел Иванович уже снова метился в ее сторону, пошевеливая мяч на широкой ладони, шутливо приговаривал:

— Кажется, нащупал слабое место. Проверим, так это или нет.

Конечно, так! И второй мяч прокатился по пальцам Людмилы, ушел в аут.

Людмила начала было досадовать на себя, что разучилась играть, подводит свою команду — Дружинин переменил направление ударов; теперь мяч летал в другой край поля и летал не плавно, описывая над сеткой дугу, а по прямой линии, над самой сеткой, со звоном. Интересно, как он бил по мячу: кулаком правой руки, как молотом, по вертикально подкинутому левой рукой. И торжествовал, когда мяч прорывался сквозь лес рук противника:

— А-ха, поднимаете руки! Сдаетесь!

Никогда не видела его Людмила таким: веселым, бодрым, шумливым, обычно Павел Иванович был задумчив, печален и тих.

Один прямой мяч пролетел и над ее головой. Где там! Она и подпрыгнуть-то не успела. Тотчас сзади кто-то проворчал: "Работаем на противника".

"И правда!" — подумала Людмила, но досады, как в начале игры, не почувствовала, наоборот, с нетерпением ждала, когда подойдет очередь бить Дружинину и опять зазвенят посланные им мячи.

С площадки они возвращались вместе. Посмеялись над "слабаками", посожалели, что короток обеденный перерыв, поприглашали друг друга в гости и разошлись.