Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Он зевнул во весь рот, взглянул на часы, которые дал Николай. Сейчас его очередь часовым становиться, прошло время, а жалко будить, вон как сладко похрапывает. Наверно, правильно дедушка говорит, что спящего и змея не трогает. Однако приказ командира есть приказ, надо его выполнять, надо будить Николая.

Гусельников проснулся сразу, будто и не спал вовсе. Сел, потрогал плечо рукой, поморщился.

— Болит? — сочувственно осведомился Керим.

— Терпится, — шепотом отозвался. Николай. — Тише укладывайся, Абдуллу не разбуди ненароком, пусть поспит парень, умаялся от своих переживаний…

Керим осторожно лёг. И великий полководец-сон, ведя свое несокрушимое войско, повис у него на ресницах, веки стали свинцовыми, и Керим, засыпая, успел удивиться, как он выдерживал до сих пор. Темный, глубокий, непроницаемый туман окутал его неизведанным наслаждением.

Гусельников сделал легкую зарядку, насколько позволяло раненое плечо, отошел на край рощи и затаился под кустарником, вглядываясь в ту сторону, откуда они пришли. Там кто-то ехал на одинокой телеге. И все.

Пригнувшись, перебежал на другое место. И замер — близкий такой родной звук послышался в небе! Аж мурашки по спине побежали. Это подавали голос «Петляковы» и «Яки», — может быть, даже брагинцы летели. И впервые в полную силу пожалел Николай, что нельзя в самом деле «сказку сделать былью», — нельзя взлететь, махая руками, догнать свой родной самолет и пристроиться там хотя бы в бомбовом отсеке. Счастливые ребята летят! А нам вот не повезло, судьба задницей повернулась. Ну да мы еще живые, мы еще повоюем и судьбе фигу с маком покажем! Летайте, милые, кидайте бомбы в фашистов! Мы тоже не все время будем в этих кустиках хорониться, завтра же линию фронта перейдем. Мы тоже продолжаем бой, друзья!..

Надумавшись всласть о том, как они вернутся в свою часть и, получив новенький самолет, вылетят на боевое задание, Гусельников вспомнил о Казани — увидел милое, нежное, с персиковым пушком на щеках личико Розии. Красивая она девушка. Вот кончится война, наступит мирное время, и он поедет к ней. Он так обещал в письмах, и она писала, что ждет, каждую ночь во сне видит. Ну, каждую ночь — это, положим, для красного словца, а что ждет — в это хочется верить, не такая девушка Розия, чтобы над фронтовиком посмеиваться, тень на плетень наводить.

В положенное время Гусельникова сменил Абдулла. Николай уснул, продолжая мечтать, и увидел во сне Розию. А Сабиров, зевая до хруста в скулах и не чувствуя себя выспавшимся, поплелся туда, где они оборудовали наблюдательную точку. Ноги волочились как чужие, носки сапог загребали листья. Если бы он мог взглянуть на себя со стороны, то устыдился бы и сразу подтянулся, но со стороны он себя не видел и потому брел как в полусне.

Шорох заставил его отпрянуть в сторону и схватиться за автомат. Он чуть не вскрикнул от неожиданности. Но это была всего-навсего белка, высунувшая свою любопытную усатую мордочку из-за ствола ели. Заметив, что на нее смотрят, метнулась вверх по стволу рыжим комочком молнии и исчезла.

Абдулла постоял, давая успокоиться суматошно стучащему сердцу, прошел к наблюдательной точке, сел, откинулся на вытянутые руки. До чертиков хотелось спать. Керим хитрецом оказался, подумал он, надо было мне первым дежурить, а сейчас спал бы да спал себе.

Он чувствовал себя куском сахара, брошенным в стакан кипятка. Нигде ни звука. Словно мир вымер, словно ни войны, ни стрельбы, ничего не существует, кроме расслабляющего зноя, который просачивается сквозь кроны деревьев, — ничего, кроме желания спать.

Опасаясь уснуть в самом деле, он встал и принялся расхаживать между деревьями, хотя командир строго-настрого приказывал не маячить, сидеть неподвижно. Сам бы попробовал посидеть, когда тебя буквально с ног валит!

Абдулла снова присел. И сам не заметил, как уснул.

А спустя малое время из высокой пшеницы поднялись одна, вторая, четвертая, шестая каски. Их владельцы, переглядываясь и делая друг другу знаки, призывающие к осторожности, стали приближаться к рощице. Автоматы они держали на изготовку, но автоматы не потребовались — спящие были захвачены врасплох и обезоружены…

…Их присоединили к колонне других пленных, и они, грязные и оборванные за время своих приключений, сразу же растворились в массе таких же неудачников. Удача кончилась.

К вечеру их загнали на обнесенный колючей проволокой пустырь. Что за городок был, на окраине которого их остановили, никто не знал. Строений на пустыре не было, зато торчал кран водоразборной колонки. И несколько сторожевых вышек поблескивали, прожекторами, а возле прожекторов стояли автоматчики.

Ошалевшие от жажды овцы не бросаются так к водопою, как бросилась к крану толпа пленных. Сильные отталкивали слабых, здоровые работали локтями, тесня раненых. Керим остолбенел, не понимая, что творится с людьми, еще вчера с гордостью носившими военную форму советского солдата. Что сместилось в их сознании, что страшное произошло за те сутки, или двое, или трое, пока они были в плену?

Давка возле колонки продолжалась, пока не гаркнули:

— Смир-р-рна!

Очень быстро толпа утихомирилась. Все потрясенно переглядывались. Тут не было знаков различия и воинских званий, многие были без гимнастерок и без обуви, но в душе все-таки каждый оставался солдатом, и команда для каждого была командой..

Высокий плечистый человек в нижней рубашке, порванных бриджах, босой смотрел хмуро, исподлобья.

— Вы что, озверели? Раненых вперед пустите! А сами — в колонну по два, быстро!

Видно было, что он привык командовать, привык, чтобы ему подчинялись. Обычно такой сноровкой обладает старшина, но этот, похоже, чином был повыше.

— В колонну по два становись!

Пленные сперва нерешительно, потом, словно обрадовавшись команде, стали строиться.

— Кончай бодягу! — подал реплику рыжий верзила с желтыми редкими зубами, которые он все время щерил — как укусить собирался.

— Кто сказал? — осведомился плечистый. — Выйди из строя!

— А я и не в строю! Кто ты такой, чтобы я тебе подчинялся? Небось такой же, как все!

Конвойные смотрели заинтересованно, не вмешивались.

Плечистый повысил голос:

— Фамилия, звание, какой части?

Рыжий подозрительно засмеялся, сделал движение к водоразборной колонке.

— Катись-ка ты подальше, пока не подвесили!

— Еще раз спрашиваю: фамилия, звание, часть?

Рыжий тряхнул плечом, сбрасывая руку спрашивающего, развернулся для удара.

Плечистый, не размахиваясь, ударил его тычком, и он свалился, будто его обухом по лбу стукнули. Плечистый поднял его за треснувший ворот гимнастерки.

— Будь при мне оружие, застрелил бы как собаку! Сволочь! Ну?!