Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Не было такого, мало ли что она болтает, — хмуро бурчит Сенька. — Язык-то у нее без костей…

— Хватит, — миролюбиво замечает Алекс.

Когда девушки отошли достаточно далеко от Алекса и его компании, Нина спросила:

— Что это за женихи, один другого лучше?

— Двое — тунеядцы. Тот, что в центре шел, — Алекс из Одессы, его к нам прислали. Длинный — Хвощ из Киева. А толстый — это наш доморощенный Сенька Фиксатый. Он в тюрьме отсидел за хулиганство два года. Недавно вернулся. К вечеру они обязательно напьются и к девчатам приставать начнут. Наши ребята Хвоща уже раза три лупили. Да и Алексу доставалось. А все равно никак не уймутся…

Собутыльники выбрали уютную полянку невдалеке от села, там, где тропинка к обрыву делала крутой поворот. С тропинки поляна не была заметна, зато тех, кто проходил по тропинке, с поляны было хорошо видно. Устроились удобно. Сенька притащил из дома старое одеяло, сумку с жареными курами. Поваром в таких делах у Сеньки была одна разбитная старушка, которая брала за работу перья и потрошки. Хвощ притащил самогон и несколько селедок. Чего же еще желать? А над головой голубое вечернее небо, зеленые кроны деревьев.

— Сеня, ты в будущем кур помоложе выбирай. Опять тебе пенсионерка попалась… — обгладывая куриную ножку, заметил Алекс.

— Я паспорта у них не проверяю. Сойдут и эти. Ежели твой городской желудок не в силах — давай сюды, мы ее враз приговорим. Верно, Хвощ? — самодовольно хихикал Сенька.

Выпили еще по стакану. Все уже казалось простым и легким. Алекс обещал женить Сеньку на Стелке, а Хвоща взять директором ресторана на морской лайнер, где он, Алекс Лосенко, будет капитаном. И плавать они будут только в загранку! Хвощ сообщил "по секрету", что у его мамани — зубного техника — есть припрятанное золотишко. Где — пока он не знает, но как только вернется в Киев, обязательно постарается узнать… А потом вызовет друзей в Киев… тогда уж кутнут они так кутнут. На весь Крещатик! Горделиво икая, Сенька сообщил, что ни одна девка не может устоять перед ним. Правда, вот Стелка не поддалась, но он свое все равно возьмет…

— Стелка — что, — подзадорил Алекс, — а вот такая девка, как Нина, о которой ты говорил… Ну, эта племянница Антонины, так та и не посмотрит на такого жениха…

— Чего? — переспросил изрядно захмелевший Сенька. — Да видели мы таких… Стоит мне только захотеть, сама прибежит как миленькая!

— Ну да, держи карман, — засмеялся Хвощ, — очень ты ей нужен…

— А я говорю — прибежит, — с пьяной уверенностью твердил Сенька.

— Между прочим, эта самая Нинка, мне кажется, не так уж далеко от нас и без телохранителей… — сказал вдруг Хвощ. — Сейчас она к обрыву прошмыгнула…

При этом известии Алекс отложил в сторону куриную ножку.

— Айн момент, Хвощ… А ну, братцы, врежем еще… Потом объясню, что к чему. Хвощ, наливай, да по полной емкости. Чего мелочиться, за все, как говорят, заплачено… Поехали, за удачу!

Дружно звякнули граненые стаканы с мутным самогоном…

Всякий раз, когда Нина приезжала в село, ее неудержимо тянуло на знаменитый шиянский обрыв, с которого открывался вид на многие километры вокруг. Она знала, что здесь, на этом обрыве, любил стоять отец, смутно помнила, что когда-то они бывали там вместе. Сначала она думала полюбоваться закатом вместе с Назаром и Сергеем, а потом вдруг решила, что лучше побыть на обрыве одной, без свидетелей, и ускользнула от ребят, не сказав ни слова.

Долго стояла она на обрыве, до тех пор, пока не догорел последний луч на верхушками дальнего леса на том берегу. И сразу потемнела, померкла Обь, черной каймой резко обозначился дальний лес, и только далеко на западе еще держался в пойменных лугах розовый отблеск вечерней зари. Низовой ветер погнал по широкой реке крупную рябь, стало холодно, неуютно и почему-то страшно.

"Зря не взяла с собой мальчишек, — подумала Нина и тут же посмеялась над собой. — Эх ты, трусиха! Втроем разве увидишь такой закат как следует, разве почувствуешь всей душой такое дивное диво! А до Шияна десять минут ходу и еще ведь почти светло…"

Но все-таки возвращаться в село через лес не хотелось. Даже пришла шальная мысль — сигануть с обрыва в воду да и спуститься вниз по реке вплавь. Можно ведь доплыть к самому двору тети Тони и Митрича, к баньке, что стоит на задах их усадьбы.

Что-то пугало ее в лесу, и с каждой секундой дурное предчувствие все сильнее сжимало сердце.

"А-а, чепуха какая-то, как не стыдно! Что меня, леший съест? Кого здесь бояться?" — наконец решилась она и отчаянно бросилась бежать по знакомой тропинке в черную глубину леса, стараясь изо всех сил как можно быстрее выскочить к дальней околице Шияна.

В ту же минуту ее сшибли с ног…

Такого еще не случалось в селе за всю его многолетнюю историю. Были драки, были мелкие кражи, но чтобы трое пьяных хулиганов изнасиловали невинную девушку — такого в Шияне не видывали. Личности насильников установили быстро. Всем было ясно: Алекс, Хвощ и Сенька пьянствовали на поляне, — значит, это они… Да и кому еще, кроме этой проклятой троицы, пришло бы в голову совершить такое?! На чем свет костерили тунеядцев шиянцы. Но помнили и о том, что был среди преступников и свой, сельский, — Сенька. Конечно, можно было не сомневаться, что его подговорили тунеядцы, но от этого легче не становилось. Проклинали и самогонщиков — на поляне нашли пять пустых бутылок.

Шиянский участковый развил бурную деятельность по задержанию преступников. Версия о том, что они разбежались в разные стороны, сразу же отпала: ни Алекс, ни Хвощ тайги не знали. Их мог вывести только Сенька.

Выяснилось, что у одного из жителей ночью пропала моторная лодка, и люди не сомневались, что это дело рук преступников, Сенька знал не только тайгу, но и Обь с ее многочисленными протоками, заводями и старицами. И можно было сделать вывод, что направились они вверх по течению в населенные места, чтобы скрыться среди людей. В низовья вряд ли они поплывут — там с каждым километром все пустыннее и глуше становится местность и, значит, труднее будет укрыться. Местные жители сразу же узнают чужаков и задержат, так как будут оповещены о преступниках…

Возмущались случившимся и тунеядцы, особенно негодовали девчата. Стелка на чем свет ругала "подонка" Алекса и "недоноска" Хвоща, которые, по ее словам, оказались на самом деле в сто раз хуже, чем она о них думала.

Нину в тяжелом состоянии положили в сельскую больницу. Девушка то рыдала, то застывала в каком-то безразличном трансе. Поднялась температура, врачи опасались более тяжелых последствий. Уже с раннего утра прибежали в больницу Назар и Сергей, пришли Антонина и Митрич. Но никого из них к Нине не пустили, боясь, что встреча вызовет новое нервное потрясение. В Новосибирск к матери ушла телеграмма, в которой сообщалось, что Нина тяжело заболела, Сергей и Назар дали об этом же телеграмму Гусельниковым. Но приехать мать Нины и родители Сергея могли только не раньше как к вечеру следующего дня, теплоходы ходили не каждый день.