Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Задержанных вели трое: долговязый участковый с расстегнутой кобурой, широкоплечий молодой водитель лесовоза Борис Алексеев и известный в Шияне охотник Степан Усольцев.

Они шли к центру села, где при сельсовете была маленькая комнатка участкового. Там же находился крепкий амбар. В тяжелом молчании встречали их шиянцы. Остановившись перед толпой, участковый нашел глазами председателя сельсовета и доложил:

— На Власовской заимке скрывались, гады. Оказали сопротивление, так что пришлось маленько поучить… — Лейтенант улыбнулся, хотел было еще что-то добавить, но смолк, цепко оглядывая односельчан.

Никто не радовался задержанию преступников, никто не ответил на его улыбку. Все стояли угрюмые, мрачные, даже дети…

— Видать, ты еще не знаешь, лейтенант, — сказал председатель сельсовета, — повесилась девушка. Вчера схоронили.

— Ясно, — лейтенант побледнел и невольно потянулся к кобуре, — ясно…

Сенька Фиксатый трусливо, заискивающе обшарил взглядом лица односельчан и, не встретив сочувствия, низко опустил голову. Хвощ спрятался за широкую Сенькину спину. Высокомерная, глумливая ухмылка на минуту сошла с посеревшего лица Алекса, но он тут же вернулся к избранной им роли супермена, презирающего толпу, сплюнул себе под ноги и цинично промямлил:

— Д-дура!

Назар не помнил, почему так случилось, что при нем оказался нож. Не помнил он и того, как приблизился к Алексу. На всю жизнь в памяти осталась только самая последняя сцена развязки: в придорожной пыли стоит на коленях Алекс и все с той же гадливой улыбочкой пытается что-то вправить обеими руками внутрь живота, как будто рубашку заправляет в брюки. И никто не хочет ему помочь, все стоят будто каменные, не шелохнувшись, не дыша.

С окровавленным ножом в руке, пошатываясь, словно пьяный, уходил он к обрыву над рекой, к могиле Нины, и никто не пытался его остановить, задержать. Так и ушел один. И в сердце его не было ни страха, ни отчаяния, ни чувства удовлетворения — одна пустота. Удушливая волна ненависти, подняв его, бросила словно щепку в засасывающую воронку пустоты, безвозвратно оторвала от прежней жизни, где еще до недавнего времени было столько света, радости и надежды.

Навсегда кончилась для тунеядцев веселая жизнь в Шияне. Сельчане словно отгородились от них высокой стеной. Не то что доброго, но даже и худого слова не говорили о поселенцах шиянцы — как будто их и не было вовсе на белом свете. Раньше, случалось, угощали тунеядцев кто чем мог, жалели, а теперь и кружку воды никто бы не подал им напиться. Поселенцы дружно проклинали Алекса и Хвоща, а те из них, кто еще сохранил живую душу, всерьез задумывались о своей судьбе, о своем прошлом и будущем.

Частенько приходила на обрыв Стелка Шамраева. Всегда с букетом цветов. Клала на Нинину могилу цветы, садилась на скамеечку и, по-старушечьи подперев подбородок ладошкой, подолгу сидела не шелохнувшись. Куда девалась ее бесшабашность?! Словно ветром сдуло с нее все наносное и осталась одна неприкаянность.

Когда принялся старый Митрич сооружать оградку, Стелка пришла помочь ему. Работали молча. Митрич хотел было прогнать тунеядку, но душа не позволила.

— Можно, я сама покрашу, — робко спросила Стелка, — у меня есть хорошая краска.

— Ладно, крась, — сказал Митрич, закуривая и присаживаясь на Скамеечку.

Стелка быстро пошла вниз по тропинке, к Шияну. По той самой тропинке… Только теперь она стала гораздо шире — столько людей прошло здесь в последние дни, и шагали они не поодиночке, а всем миром.

Однажды Стелка, как обычно, шла на обрыв и уже издали увидела, что на скамеечке кто-то сидит. "Кто же это может быть? — подумала она. — Вроде на шиянских не похож. Ой, Сергей!"

— Здравствуй, Сережа…

— Здравствуй, — ответил паренек и, чуть помолчав, спросил: — А ты зачем сюда явилась?

Стелка растерялась, пожала плечами.

— Вот, цветы принесла…

— Катилась бы ты отсюда со своими цветами!..

— Здесь нельзя ругаться, Сережа…

Стелка прошла за оградку, положила цветы, убрала желтые листья, опавшие на могилку с ближайшей березы, вырвала желтые травинки. Потом села на скамью рядом с Сергеем.

— Презираешь меня, да?

Сергей покосился на нее и ничего не ответил.

Из-за ближайшего куста высунулась мордочка бурундука. Он глядел на людей, смешно поводя носиком, и не убегал.

— Тиша… Тиша, — тихо позвала Стелка, — или ко мне, Тиша…

Услышав голос девушки, бурундук не испугался, а подошел ближе. Стелка достала из сумочки кусочек хлеба и положила его возле своих ног. Бурундук, шаг за шагом, подходил к сидящим на скамье.

— Смелее, Тиша, — подбадривала зверька Стелка.

Вот бурундук приблизился к хлебу, смешно взял его передними лапками и стал быстро есть, уставившись бусинками глаз на Сергея и Стелку.

Сергей пошевелил ногой, и бурундук юркнул в кусты.

— Напугал ты его, — заметила Стелка, — ко мне он привык, а ты чужой для него…

— А ты вообще здесь чужая, — хмуро сказал Сергеи, — забирай своего Тишу и уматывай!

Стелка тяжело вздохнула. Ей хотелось многое сказать, но она понимала, что для Сергея она из враждебного мира. Мира Алекса, Хвоща, Сеньки Фиксатого.

"И чего она сюда ходит, — думал Сергей, — Митрич рассказывал, что постоянно здесь торчит, оградку ему помогала делать и сама красила".

— Не злись, — сказала наконец Стелка.

И голос ее вывел из задумчивости Сергея.

— А ты добренькая нашлась? — зло ответил он. — Может быть, Алекс твой добрым был или Хвощ?

— Они свое получили.

— А ты — еще нет, по получишь…

— Ну, ударь меня… Ударь, Сережа, мне легче станет… — И она заплакала, уткнувшись лицом в ладони.

Женские слезы всегда действовали на Сергея.

— Ну чего ты? — хмуро спросил он.

Она не отвечала, плечи ее вздрагивали.

Сергей искоса взглянул на Стелку. Заметил, что с тех пор как он впервые увидел ее на пристани, она сильно похудела. И что-то новое появилось во всем ее облике. Сейчас она была совсем не похожа на ту яркую девушку, что так понравилась ему тогда.

В какие бы переделки ни попадала Стелка, плакала она чрезвычайно редко. А теперь распустила нюни и сама не могла понять, что с ней происходит. Может быть, этот паренек, так прямо заявивший, чтобы она убиралась отсюда, задел как раз ту струну, что болью отозвалась в ее сердце…

— Ну, хватит тебе хныкать.

Вновь показался бурундук. Робко приблизился к Стелке, встал на задние лапки, смешно завертел мордочкой. Получив кусочек хлеба, отбежал в сторону и принялся есть.

— Приручила? — кивнул на зверька Сергей.

Стелка не ответила, думая о чем-то своем. Потом внимательно посмотрела на Сергея и неожиданно спросила:

— Хочешь, я о себе расскажу? Все как есть…