Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Акгуль молчала.

— Расскажите, — подбодрила ее хозяйка, скользнув равнодушным взглядом по цветастому платку Акгуль, по броши, которой был заколот ворот ее длинного платья.

— Чего рассказывать, — Акгуль потупилась, — Керим мой муж — вы, наверное, знаете?

Лидия Васильевна кивнула сухонькой поседевшей головой.

— Всего одну ночь мы были вместе, а наутро Керим ушел на фронт. Я всегда его помнила, а когда поняла, что не вернется, выткала ковер с его лицом, по памяти… Сейчас этот ковер забрали в музей. И дом стал как пустыня… — Акгуль не сдержалась и заплакала.

Долго сидели они, не зажигая света, в комнате, освещенной лишь уличными фонарями. Сидели и плакали каждая о своем.

Маклер лондонской биржи Джон Вайтинг жил неподалеку от Темзы. В широкие окна его коттеджа была видна часть реки. В последние годы часто простаивал он долгими вечерними часами у окна своего просторного кабинета, не зажигая света, вглядывался в темные воды Темзы, провожал глазами снующие по реке буксиры, вздымающие грязножелтую пену быстроходные катера, величаво движущиеся в открытое море лайнеры. Когда случалось ему заметить на судне красный флаг, сердце его начинало биться учащенно. В такие минуты Вайтинг подходил к бару, наливал рюмку коньяка и возвращался к окну. Потягивая коньяк, он время от времени приподнимал рюмку, как бы прощаясь с кем-то невидимым там, за окном, на проплывающем мимо корабле Страны Советов. Собственно, так оно и было — Вайтинг прощался… Прощался со своей молодостью, и виделись ему в те минуты не залитая электрическими огнями Темза, не ее черные воды, а нечто совсем другое…

…Пикирующий бомбардировщик несся к земле, и он, лейтенант Сабиров, штурман, строчил из пулемета по метавшимся внизу фигуркам в темно-зеленых мундирах…

…Горели взорванные гранатами автомашины, а экипаж "девятки" из пулемета и двух автоматов, словно сорную траву, косил обезумевших фашистов. Прошли годы, но Абдулла и сейчас помнит, как бился мелкой дрожью в его руках автомат, выплевывая смертельный свинцовый дождь…

Всплывали в памяти и такие картины, которые он гнал от себя, но они возвращались снова и снова…

…Абдулла попал в разведывательную школу, готовившую диверсантов для заброски в советский тыл, но побывать в тылу ему не довелось. Благодаря своей хитрости и изворотливости, умению угождать начальству, Абдулла стал как бы необходимым человеком в школе, чем-то вроде старшины.

Он обеспечивал питание и обмундирование, следил за порядком, доносил о разговорах, что вели "курсанты". А начальнику школы — вечно недовольному генералу — пришелся по душе тем, что знал толк в коврах, хрустале, фарфоре, умел выгодно купить любую вещь и, пользуясь транспортом школы, доставал и отправлял в далекий Штутгарт всякую всячину, где ненасытная фрау Гертруда с нетерпением ждала посылок от своего Людвига, Генерал Людвиг фон Шоненфельд по достоинству оценивал коммерческие способности Абдуллы и не скупился на вознаграждения.

Когда дела третьего рейха пошатнулись, Абдулла стал задумываться о спасении собственной шкуры. О возвращении домой нечего было и мечтать — с его "багажом" прямая дорога под трибунал. А это Абдуллу не устраивало, тем более что к этому времени у него было уже приличное состояние.

Чтобы попасть в руки американских войск, Абдулла какое-то время выдавал себя за советского военнопленного. Как и прежде, выручили изворотливость, хитрость и, конечно, деньги.

Пленным, освобожденным из немецких концлагерей, предлагалось для жительства выбрать любую страну антигитлеровской коалиции. Абдулла Сабиров выбрал Англию…

Имея уже солидный капитал, он быстро пошел в гору. Играя на бирже, скупая и продавая акции, давая деньги под процент, занимаясь оптовой торговлей, Абдулла вскоре стал своим человеком среди бизнесменов. Он изменил имя и фамилию, принял английское подданство. Итак, с каждым днем все меньше оставалось в нем от прежнего Абдуллы…

За окном смеркалось, но Абдулла не включал свет. Он все стоял у окна, глядя на свинцовую в свете прожекторов воду реки. На противоположном берегу Темзы светились бесчисленные неоновые рекламы. Они мигали, переливались всеми цветами радуги, сплетались в необыкновенные фигуры и вызывали в памяти Абдуллы обжигающе жаркое пламя костров, которые разжигали мальчишки, когда выгоняли коней в ночное. На какой-то миг он ощутил запах дыма от запеченной в углях картошки и даже почувствовал ее вкус… Ни в одном ресторане не встречал он такой!

…Писать домой Абдулла опасался. Скудными были его сведения о родных: узнал, что отец был ранен под Берлином и вернулся домой живым, сестра Розия вышла замуж за его бывшего командира Гусельникова и уехала с ним в Сибирь… Вот, пожалуй, и все. А хотелось знать, что стало с их стрелком-радистом, Керимом Атабековым, командиром полка, однополчанами. Кто из друзей детства вернулся домой с фронта, а кто навсегда остался лежать на полях битв? Как распорядилась судьба многочисленными родственниками? Все это оставалось тайной для Джона Вайтинга.

Вечером шел дождь. Как обычно в безветренную погоду, струи падали вертикально, скользя по стеклу мутными потоками, сквозь которые с трудом пробивались световые пятна.

За долгие годы, проведенные в Англии, Абдулла так и не смог привыкнуть к ее влажному климату. Сырость преследовала и дождливым летом, и зимой. Из-за близости океана даже мороз был каким-то "мокрым".

Настроение Джона Вайтинга вполне соответствовало погоде. Друзей у него не было, как не было их, пожалуй, ни у одного из представителей этого круга. Разговоры в компаниях обычно велись о выгодных сделках, прибылях, конъюнктуре внешнего и внутреннего рынка.

Не всегда сопутствовала удача в финансовых делах. Однажды, когда Вайтинг оказался на грани банкротства, его спас тесть — глава крупной фирмы по обслуживанию торговых кораблей, прибывающих в Лондонский порт. С тех пор Вайтинг навсегда утратил финансовую самостоятельность.

…В комнату вошла жена — сухопарая, рано состарившаяся англичанка с постным, унылым лицом. Посмотрев на открытый бар, произнесла:

— Отец сказал, чтобы ты завтра к нему заехал…

— Зачем? — раздраженно выдохнул Джон.

— Не знаю… Дела какие-то…

"Врет, знает, — подумал Абдулла. — Вот проклятая порода!" С трудом сдерживая волной нахлынувшую ненависть, Джон Вайтинг тихо выругался по-туркменски. Жена вопросительно посмотрела на него невидящими глазами бутылочного цвета.

— Ты что-то сказал, Джон? — недоуменно спросила она.

— Да, я сказал, что обязательно заеду, — перешел на английский Абдулла.

— И еще надо завтра заехать в колледж, завезти подарок ко дню рождения мистера Риджерса. Этого требуют интересы нашего Блейна.