Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Глядя на Акгуль, Розия удивлялась, откуда берет силы эта хрупкая женщина? Она-то думала, что, узнав обо всем, Акгуль зарыдает, заголосит, а та не проронила ни слезинки да еще успокаивала, ее, Розию. Вообще-то Розия, конечно, знала, что у туркменов не принято выказывать свое горе, что они привыкли сносить беду молча. Но когда убедилась сама воочию, мужество Акгуль ее потрясло.

В Новосибирском аэропорту у самого трапа самолета их встретил Гусельников-старший.

— Прости, Акгуль, — начал было он, отводя глаза, — так уж случилось…

— Здравствуй, Николай, — прервала его Акгуль, протягивая узкую сухую ладонь. — Не надо, Николай… Лучше скажи, когда я смогу увидеть Назара?

— Следствие еще не закончилось. По закону свидания не разрешаются. Но я уже говорил, обещают в порядке исключения…

— Когда?

— Может быть, завтра.

— А суд?

— Суд будет в ближайшее время. Судить будут в районном центре, в двенадцати километрах от Шияна.

Они пересекли летное поле и через служебный выход вышли к дожидавшейся их машине.

— Как себя чувствует Лидия Васильевна? — спросила Розия.

— Плохо. Только на уколах и держится.

— Я хочу поговорить с ней, — мгновенно поняв, о ком речь, твердо сказала Акгуль.

— Обязательно, сходим, — тяжело вздохнула Розия. — Господи, какое же у нее горе!

Как и было обещано Гусельниковым-старшим, на другой день Акгуль получила свидание с сыном.

…Их оставили в узкой комнате с окошком едва ли не у самого потолка. Сказали, что для встречи отведен час времени. Один час. Назар стоял перед матерью словно чужой. Одна за другой уходили отпущенные секунды, а он все еще не решался кинуться в объятия матери, медлил, с ужасом думая, что она отвергнет его — убийцу…

Акгуль сама сделала этот первый шаг.

— Назар, родной мой…

Он уткнулся в материнское плечо и заплакал как маленький. Заплакал, не сдерживая слез, не думая ни о чем, но ощущая каждой клеточкой своего тела ту знакомую с младенчества спасительную защищенность, которую он всегда чувствовал в объятиях матери.

Акгуль гладила непривычно короткие жесткие волосы на его голове, вдыхала их запах, слушала стук его гулко бьющегося сердца…

— Прости меня, мама, я столько горя тебе принес…

— Давай-ка присядем, сынок, тебе надо поесть…

Они сели на топчан, обитый засаленным байковым одеялом. Акгуль развязала узелок с гостинцами.

— Чурек зачерствел, но все равно он из нашего тамдыра, а каурму ты всегда любил.

С благоговейной улыбкой глядела она, как ел Назар приготовленное ее руками, привезенное за тысячи километров.

Год не видела Акгуль сына, а снился он ей почему-то всегда маленьким — годовалый, привольно раскинувшийся на кошме… И сейчас в этом взрослом, крепко раздавшемся в плечах парне с твердыми чертами лица, с глубоко запавшими, отчужденно взглядывающими на нее черными глазами, в которых почти совсем не было света, она как бы не вполне узнавала своего Назара, своего мальчика.

"Слишком рано вылетел ты из родного гнезда, — горестно думала Акгуль, всматриваясь в такие знакомые и такие новые для нее черты лица Назара, — годами совсем еще мальчик, а лицо мужчины…"

— Скажи, сынок, ты ее любил?

— Да. Очень. Она бы тебе понравилась.

— Ешь, сынок, возьми еще каурмы. — Акгуль тяжело вздохнула. — Когда Атабек-ага увидел ее на фотографии, он сказал: "Ничего, что она не туркменка". Так сказал дед, ты понял?

Назар кивнул. С той секунды как они заговорили о Нине, взгляд его потеплел, наполнился живым светом, и ото не ускользнуло от Акгуль, порадовало ее сердце. "Ничего, отойдет, обмякнет, время возьмет свое, — подумала она с надеждой, — он ведь еще не жил на свете…"

— Когда Лось плюнул и засмеялся, я не мог выдержать, — скулы Назара побелели, — не мог, понимаешь?

— Твой отец сделал бы так же, — тихо обронила Акгуль.

— Спасибо, мама…

Луч солнца заглянул в высокое, забранное решеткой окно комнаты свиданий. Секунды неумолимо складывались в минуты. Отведенное время близилось к концу.

Казалось, они и двух слов не успели сказать друг другу, а в дверь уже постучали:

— Свидание окончено!

— Как он там? — спросила Розия, едва Акгуль вышла на улицу.

Розия и Николай Гусельниковы все это время дожидались Акгуль у проходной, говорили между собой о том, что казалось им сейчас самым важным: как добиться смягчения приговора…

— На всю жизнь виноват я перед тобой, Акгуль, — сказал Николай, когда они уже далеко отошли от казенного дома по широкой пыльной улице.

— Зачем говорить зря, — вздохнула Акгуль, — ты ведь не нянька, да и он не ребенок. Что случилось — то случилось, назад ничего не воротишь.

Под вечер Акгуль и Розия пошли к матери Нины — Лидии Васильевне.

Дверь им открыла изможденная, высохшая женщина неопределенных лет с потухшими серыми глазами. Для тех, кто знал Лидию Васильевну, невозможно было поверить, что это она, — куда все девалось?! Даже глаза изменили свой цвет…

— Проходите, — сказала она глухим, равнодушным голосом. — Обувь снимать не надо, — остановила она Акгуль.

— Нет-нет, я не могу, — сказала Акгуль, все-таки снимая туфли.

Лидия Васильевна наклонилась и подала ей домашние шлепанцы.

— Проходите в комнату, сейчас я поставлю чай, — сказала хозяйка Розии, — проходите, вы ведь уже своя…

В последние дни Розия так часто наведывалась в этот горестный дом, что к ней привыкли.

Ожидая, пока вскипит чай, сидели в комнате за круглым столом, покрытым скатертью с кистями. Разговор не складывался, все в нем получалось натужно. Ни Розия, ни Акгуль не знали, о чем говорить в этом доме. В доме, где каждая вещь помнила Нину, где все напоминало о юной жизни. И сейчас все эти шкафы с книгами, стулья, чайные чашки, гардины на окнах — все оскорбляло рассудок тем, что цело и невредимо, а ее уже нет… И никогда, никогда не будет…

— Назар похож на вас, — сказала хозяйка дома, не глядя в лицо своей несостоявшейся родственнице. — Хороший был мальчик.

— Он очень вырос, — сказала Акгуль, ее больно кольнуло то, что Лидия Васильевна сказала о Назаре "был", но она простила ей это. Для нее ведь Назар действительно "был"… Был когда-то милый мальчик-туркмен, который ухаживал за ее дочерью, была когда-то дочь… Для нее теперь всё "было"… и ничего не будет, а если и будет, то уже не коснется ее обуглившейся души.

"Сидим как погорельцы на руинах, — тяжело подумала Розия и вспомнила своего брата Абдуллу, которого не вспоминала уже довольно давно. — Где он, Абдулла? Среди живых или среди мертвых?"

Акгуль обратила внимание на ковер, висевший на стене комнаты.

— Сейчас машинами тоже хорошо делают, — сказала она.

— Ой, Акгуль, — встрепенулась Розия, — расскажи Лидии Васильевне про Керима!