Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Не застудись! — тревожно прокричала Наргуль.

— Раньше смерти не помру…

Глядела на меня не отрываясь. Я похлопал по карманам: платка не было, забыл дома! Наргуль мгновенно вынула свой носовой платочек и вытерла мне лоб. Я смутился: ведь это видели все! Взял у нее платок и отер лицо. Платочек благоухал какими-то весенними цветами, но через минуту сделался грязной тряпкой. Растерянный, показал его Наргуль.

— Ой, пустяки! Вот пустяки! — И вдруг улыбнулась. — Какой ты еще ребенок…

И вдруг от этой улыбки я заволновался. Заволновался и удивился: что за черт?! Неужели в этом аду и после всего пережитого снова пробуждается любовь? Да разве такая чистая, точно горный родник, девушка полюбит потрепанного жизнью мужчину? Нет уж, Мерген, позабудь и само слово "любовь". Хватит…

Я оглянулся и заметил поодаль Марал с Будулаем: они глядели друг на друга, как и мы с Наргуль. Должно быть, что-то отразилось на моем лице, Наргуль догадалась, взглянула и поняла… И опустила голову…

Возле Кандымова теперь стояли люди из Ашхабада: я узнал лысого начальника объединения Пермана Назаровича, пышноволосого Бегова… И тан живо представился мне первый визит в объединение, прошлые волнения, наивные гадания по волосам… Не удержался, улыбнулся.

— Чего смеешься?! — удивилась Наргуль.

Поднялся, наклонился к ее уху и рассказал. Тогда рассмеялась и она.

— Нет, Марген, ты, право, просто большой ребенок…

— А это очень плохо, Наргуль?

— И вовсе неплохо! Хорошо это, Мерген.

— Ну, значит, придется учиться у сынишки… Перенимать его повадки… А ты знаешь, что у меня есть сын? — И пытливо посмотрел в глаза девушки.

— Ну да! Его зовут Батыром.

— Откуда узнала?

— От Марал…

Так обнаружилось, что Наргуль знает обо мне все… Ну что ж, по крайней мере не придется исповедоваться, выворачивать душу наизнанку, что всегда получается плохо, неловко и оттого противно… Но неужели Наргуль полюбила? Я же ей не сделал ничего хорошего. И геройских поступков не совершал, да и должность у меня — никакого героизма не совершишь… Нет, должно быть, это просто товарищеская дружба, и не надо второй раз себя обманывать: уже принял однажды дружбу за любовь! Хватит грезить наяву…

Уже в четвертый раз я выскочил из кабины трактора возле огненного смерча. Вроде бы даже немножко притерпелся, но все равно не могу долго выдержать кошмарную жару и тошнотворную газовую вонь, начинаю задыхаться… А в этот раз случилось непредвиденное: неожиданно что-то тяжело и мощно ударило по каске, и я свалился на песок. Не знаю, терял ли сознание, но ощутил себя слабым, беспомощным, как цыпленок, И с ужасом почувствовал, что, подобно магниту, меня влечет вперед неодолимая сила… "Ой, это же тянет скважина!" — подумалось. Из последних сил вцепился пальцами, уперся ногами, и так бы, наверное, и сожрал меня огненный дракон… Но кто-то схватил меня за ноги и потащил назад, а на голо обрушились сразу три водяные струи.

Когда протрезвел от газа, усталости, страха — ужо, конечно, в отдалении от пламени, — почему-то показалось, будто пол-лица у меня сделалось угольно-черным: обгорел, что ли? И еще было слышно, что кто-то плачет совсем рядом… Должно быть, это была Наргуль.

Вторично пришел в сознание уже в какой-то палатке, и рядом был человек в белом халате и снова Наргуль.

— Отчего плачешь? — спросил её.

Наргуль не ответила, лишь отвернулась, роняя слезы.

— Доктор, что у меня с лицом? Обожгло, что ли?

Я услышал внятные всхлипывания Наргуль, и от предчувствия беды заколотилось сердце. Хотел ощупать лицо, поднял руку, но врач удержал.

— Будь мужчиной, Мергенов! Надо потерпеть… Разбилось стекло защитных очков, поранило глаз. Сейчас отправим в больницу, вертолет ужо ждет.

Сдерживая рыдания, Наргуль рассказала:

— Наверное, плохо закрепили трос; он сорвался и ударил тебя по каске, ты упал, а я в ужасе закричала, напорное, на все Каракумы… К тебе бросились люди и вытащили. Я видела, как кто-то тянул тебя за ноги подальше от огня… Кажется, Будулай… Мерген, я люблю тебя! Люблю! Но будь же как деревянный, говори, говори, Мерген-джан!

— Но я боюсь… Ты такая хорошая, а я…

— Мерген, забудь, прошу, все прошлось Мы всегда будем вдвоем, вместе. Что бы ни случилось в жизни! Хорошо? Всегда вдвоем, Мерген-джан… — И поцеловала повязку, что закрывала мой левый глаз…

…Теперь лежу в клинике Ашхабадского научно-исследовательского института глазных болезней. Уже минула неделя…

Сейчас мы с Наргуль сидим в тени огромного дерева в больничном саду. Только что она сообщила: пожар на буровой пока не потушили…

— Отчего тебе не делают операцию?

— Понимаешь, летом в Ашхабаде слишком жарко. Врачи советуют поехать в Москву или обождать до осени.

Поедем в Москву вместе, хорошо? Я возьму отпуск…

И Наргуль улыбнулась мне.

Впервые в жизни я видел такую улыбку: нежную, милую, за что-то благодарную и полную трогательного участия… Впрочем, разве можно рассказать об этой улыбке?!

Перевод В.Лукашевича

Газовики ломились в двери магазина. Пробившиеся к прилавку, умоляли продавца:

— Ну хоть одну бутылку!

— Будь другом, мы ведь только со смены…

Продавец передвигал ящики, зачем-то переставлял бутылки, с неприступно озабоченным видом протирал прилавок и не замечал никого. И все же что-то в его лице говорило, что он вот-вот уступит.

— Вы же грамотные, читайте, — не выдержал он наконец, — после семи часов продавать водку категорически воспрещается.

Он пробежал взглядом до очереди, словно предлагая высказаться по поводу справедливости этого правила, не им установленного, но неукоснительно им соблюдаемого. Очередь, однако, никак на это не отреагировала: газовики знали, что продавец — парень сообразительный, и если рядом нет никого из посторонних — не дай бог попадется народный контроль или какой-нибудь писака, — то "без сдачи", вам мгновенно вручат ловко завернутую в бумагу бутылку водки.

Возможно, и сейчас он артачился, "ломал комедь" лишь потому, что заметил меня.

Я поспешно протянул рубль:

— Две пачки сигарет.

Я уже направлялся к выходу, когда услышал, как какая-то девушка, подбежав к магазину, громко закричала:

— Помогите кто-нибудь! Люди! Шохрата машина сбила!..

Сердце замерло на мгновение, а потом застучало так, будто хотело выскочить из груди. Я пулей вылетел на улицу, к тому месту, где оставил его пять минут назад. Шохрат лежал по другую сторону небольшого арыка: то ли он отполз туда это время, то ли его отбросило резким ударом машины.

Приподняв его голову, я почувствовал на руках что-то липкое. Кровь.

— Дайте мне что-нибудь! Надо перевязать…