Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Аллаяр вытащил большой носовой платок и не спеша, обстоятельно вытер лицо и шею под ожидающими, настороженными взглядами членов бюро. Утерся, тщательно сложил платок, спрятал в карман, откашлялся и заговорил вновь: теперь в голосе не было меда и вкрадчивости, теперь будто гвозди забивал в доску — звонко, со стуком.

— …Сторона, о которой еще не говорилось, — повторил Аллаяр Широв. — Пусть Мергенов не обижается, что буду вмешиваться в его личную жизнь: совесть не позволяет мне умолчать… Многие из присутствующих, видимо, не знают, что Мергенов был женат и выгнал жену!

Теперь на меня глядели с любопытством, будто впервые увидели. А мне сделалось жарко: казалось, Широв поставил передо мной таз, полный горящих углей.

— Да, прогнал жену и лишил единственного сына отеческой заботы и воспитания. Разве можем мы закрыть на это глаза?

— А ты, Аллаяр, разве не прогнал жену?! — вновь вмешался Торе-ага.

— У меня была важная причина: моя жена не рожала.

— Наверное, у Мергена тоже были причины.

— И говорим мы сейчас, уважаемый Торе-ага, не обо мне, а о Мергенове. Давайте не отвлекаться от темы: мы решаем судьбу будущего коммуниста!

— Так как же, по-вашему, надо решить эту судьбу? — спросил Большевик Досов, пристально глядя в лицо Широву.

И тот почему-то задвигал руками, точно человек, переходящий вброд речку.

— И сказал все, что знаю о Мергенове. И присоединяюсь к мнению Шамурадова…

— Нет, скажите свое мнение: вы за прием Мергенова в партию?

— Если нужно мое личное мнение, то я просто не могу голосовать за прием в партию Мергенова после всего, что здесь говорилось…

— Значит, вы против приема, Аллаяр Широв?

— Ну да…

— Хорошо. Садитесь! Кто хочет выступить?

И снова молчание.

"Да что ж это" перечеркнули меня совсем, что ли? — пронеслось в голове. — И Торе-ага, который столько поучал и читал наставления, теперь лишь теребит тюбетейку и молчит, словно в рот чаю набрал… А я-то надеялся на него; сам же рассказывал о подлости Аллаяра… Нет, видно, вправду сказали, что сирота сам себе перегрызает пуповину. Дадут же и мне слово… Но почему Торе-ага забыл о своих же словах, советах?"

Поднялся самый молодой из присутствующих — Шохрат Багшиев.

— Странное дело, — произнес он спокойно и негромко, — товарищи Шамурадов и Широв почему-то увидели лишь недостатки Мергенова. Конечно, нельзя замалчивать промахи и недостатки, но разве в Мергенове нет достоинств, нет хорошего? Полно, товарищи! Разве зря выдали ему диплом с высшими оценками и зря рекомендовали его в партию крупные бакинские профессора, имена которых мы все знаем? Как известно, дипломы на базаре не продаются… Давайте спокойно разберемся во всем. В чем обвиняют Мергенова? Что на тринадцатой буровой случился прихват… Да, бывают у работающих людей ошибки. Владимир Ильич Ленин говорил, что не ошибается только тот, кто ничего не делает.

И что на ошибках люди учатся. И скажите: есть на свете мастер, который достиг заданной глубины бурения без прихвата? Давайте спросим нашего старейшину Торе-агу… Скажите, Торе-ага, у вас ни разу не было прихвата?

— Ай, Шохрат, разве сосчитаешь, сколько их было?! — отозвался Торе-ага. — И сейчас норой получаются…

— Вы слышите?! А сегодня здесь только и говорят о прихвате на тринадцатой буровой, уж чуть ли не судить готовы Мергенова. Я бы еще понял, если б так выступил чабан, который не знаком с техникой бурения, но ведь здесь выступали специалисты-газовики. Несерьезно это звучит, товарищи.

— Мы не сплетничали, не шушукались по углам, а сказали о его недостатках прямо в лицо на заседании бюро, проворчал Аллаяр.

— Похвально поступили, товарищ Широв.

— И вообще впервые слышу, чтоб защищали человека, допустившего аварию.

— Мне кажется, я не перебивал, когда выступали вы, товарищ Широв.

Большевик Досов постучал ручкой по настольному стеклу:

— Не прерывайте выступающего!

— Мергенов хорошо знает Устав и Программу партии, — продолжал Багшиев, — знает историю революционного движения и по своему мировоззрению, по взглядам и поведению вполне достоин быть в рядах Коммунистической партии СССР. Теперь о так называемой "второй стороне вопроса", о которой будто бы не говорилось… Товарищ Досов прочел нам автобиографию Мергенова, и там написано о его разводе женой: значит, он ничего не скрывал. Кроме того, развод — роизошел пять лет назад, оформлен законным порядком, бакинские профессора, когда давали рекомендации Мергенову, об этом знали. А это люди, известные всей стране и всему миру, люди, воспитавшие тысячи нефтяников и газовиков. И Мергенов — один из их воспитанников. Верю, что дальше товарищ Мергенов будет трудиться еще усерднее, ответственнее, и считаю необходимым принять его в члены КПСС.

Честное слово, я чуть не прослезился, чуть не бросился поцеловать Шохрата Багшиева: вот где, оказывается, настоящий друг!

Откашлялся и поднялся Торе-ага, сдвинул вышитую тюбетейку, посмотрел на Досова, на Багшиева… Белобородый, в белой рубахе, он выглядел величественно.

— Люди! — произнес старик громко. — Признаться, намеревался я выступать последним, а сперва выслушать вас всех. Но Шохрат сказал здесь так верно, что его слова запали мне в сердце. Мы сегодня принимаем в партию молодого специалиста…

— Пока еще не приняли, яшули, — произнес вдруг Аллаяр Широв.

— Помолчи-ка ты! — гневно крикнул старик, и все удивленно взглянули на него, а у меня даже озноб прошел по спине: я впервые видел разгневанного Торе-агу. Впрочем, он быстро овладел собой. — Простите меня, люди, что закричал… Только… Разве у тебя, Аллаяр, возраст или, быть может, партийный стаж больше, чем у меня, и ты прерываешь по праву старшего?

— Но ведь, уважаемый Торе-ага, вы тоже прерывали его! — примирительно улыбнулся Ата Кандымов. — Вот теперь вы и квиты…

— Нет, Ата, не желаю ни сводить с ним счетов, ни быть похожим на этого человека! Вы знаете нашу туркменскую поговорку: "У заики самое важное слово — последнее!"

Дослушайте меня до конца, и, думаю, вы тоже не захотите быть похожим на него.

— Полно, яшули, зачем вспыхивать, будто спичка, от простого прикосновения? Сейчас не обо мне речь, сейчас обсуждаем вступающего в партию Мергенова, — сказал Аллаяр Широв, и я с удивлением услышал просьбу в его голосе.

— И твое поведение будем обсуждать, не беспокойся! Даже если б мне пришлось взять отпуск и поехать в Москву…

— Право, я не предполагал, что ты так обидишься! Прости, пожалуйста…

Теперь Аллаяр покраснел и вспотел.

— Почему-то я предполагал, что ты исправился. Ладно, о тебе разговор после… Я виноват, люди, что, как видно, ослабел глазами и не разглядел подлинного лица Аллаяра Широва. Но зато глаза не изменили мне, когда смотрел вот на него, на Мергена! Это чистый парень, люди. Здесь толковали о прихвате, о бывшей жене, с которой он расстался давным-давно, и, право же, люди, это смахивает на обдуманный и злобный наговор. А ведь туркмены вовсе не мелочны… Шохрат верно говорил… Ошибся человек, споткнулся; поможем, выведем на дорогу… Он, должно быть, и не предполагал, я издали присматривался к Мергену, спрашивал о нем у ребят, потом стал беседовать. Вот он сам не даст соврать, однажды отругал, и крепко. Но повторю еще раз: Мерген парень честный и работящий. Сутками напролет не отходил от тринадцатой буровой и дал газ. Это он вывел буровую из тяжелой аварии, вывел сам, без аварийной бригады и без единой копейки государственных затрат. А теперь — прошу, Мерген, простить мне самоуправство — он работает над переделкой растворосмесителя. Когда б я ни вышел на улицу, у него светится окно… Но, как известно, бочку меда портит ложка дегтя, и есть завистливые человечки, презирающие других, готовые одолжить любое количество дегтя, лишь бы испортить другому мед… Моя голова бела, как и моя рубашка. Минет еще десять лот, и я по смогу работать на буровой. Кто же сменит меня? Вот такие парни, как Шохрат, как Мерген… Считаю, что Мергенов будет достойным коммунистом… И еще одно дело, но которому я обязан обратиться к вам, товарищи члены бюро. Должен сказать несколько слой вот о нем…