Франтишек Гечко - Святая тьма

— Твой отец прав, Цилька, — с горечью сказал Илемницкий. — Видно, у этого Чечевички действительно собачий нюх… Он за версту чует лакомый кусок и знает, где можно поживиться. Вот будет конфискация имущества у "неблагонадежных", и тут Готтфриду перепадет больше, чем Богумиру, — это он верно сообразил…

— Значит, он поступил так, чтобы побольше награбить? — с ужасом спросила девушка — ей не хотелось так дурно думать о людях.

— Да, Цилька, ты угадала — именно для того, чтобы грабить, обворовывать свой же народ!..

Удрученная Цилька глубоко задумалась.

Тем временем хозяйка поднялась из-за стола и, подойдя к выключателю, находящемуся у двери, повернула его. Комната наполнилась ровным матовым светом.

Гости переглянулись, поднялись и стали прощаться:

— Ну, нам пора…

Но хозяева и слышать не хотели об этом. Молодая пара им очень понравилась. У Илемницких создалось впечатление, что Ян лучше и глубже разбирается в жизни и политике, чем его юная подруга. Цилька во многих вопросах была в плену представлений дубницких богомольцев. Представления эти были вскормлены хлебом пиаристских проповедей и всосаны вместе с благословенным вином, добытым из воды святым Игнатием. Однако она обладала природным живым умом и острым глазом художника, который во всем быстро и верно схватывает характерные черточки.

Желая поднять Цилькин авторитет, Петер Илемницкий обратился к ней с просьбой обрисовать политическую обстановку в Дубниках. Цилька поначалу растерялась от того, что писатель обратился с таким серьезным вопросом именно к ней, и с мольбой устремила глаза на Яна. Но он молча дал ей понять, что спрашивают именно ее. Делать было нечего, девушка собралась с духом и выложила все, что она за последнее время слышала от отца.

— Видите ли, Дубники теперь людацкие… Раньте там было много всяких партий: социал-демократы, аграрии, фашисты… Но сейчас почти все стали людаками. Отец говорит, что в иной год столько фасоли не соберешь, сколько расплодилось сейчас людаков…

— А куда же ты девала коммунистов? — ядовито ввернул Иванчик.

— Никуда я их не девала. Есть в Дубниках человек тридцать-сорок коммунистов, но ведь они никакого веса не имеют, хотя люди все стоящие, крепкие…

— Это тебе тоже отец наболтал?

— Мой отец не болтает, а говорит, и всегда правду! — отрезала Цилька и обиженно отвернулась.

— Я принимаю Цилыкину сторону, — вмешался в спор Петер Илемницкий, опередив свою жену, которая тоже намеревалась это сделать. — Из всего, что мы тут слышали, ясно, что Цилькин отец прав. Коммунисты в Дубниках сейчас действительно веса не имеют. Но если такой человек, да еще людак, как Венделин Кламо, говорит о дубницких коммунистах, что они крепкие люди, можно быть вполне уверенным, что в будущем они этот вес приобретут.

Цецилия с победоносным видом оглянулась на Яна. Она думала увидеть его надутым, рассерженным, но он с улыбкой, любовно смотрел на нее. Видно было, что победа Цильки была ему даже приятна. И девушка смешалась.

— Я думаю, ваши вновь обращенные людаки последуют примеру пана нотариуса Гейзы Конипасека и все как один вступят в гарду Глинки, — с горечью сказала Илемницкая.

— Они уже давно вступили! — воскликнул Иванчик. — Гарды избегают только старые людаки, а новые лезут в нее, как бараны в загон. Ходят и ревут по всему городу: "Гей, парни из-под Татр, крепок ваш кулак".

— Меня пугает отъезд, гардисты будут рыться в наших мешках, чемоданах… Никакого добра не хватит, чтоб насытить их утробы…

— До чего дрянная эта политика. Лучше держаться от нее подальше, — чуть не плакала Цилька.

— Вот ребенок! — развел руками Иванчик. — Сама не знает, куда тянется. Никаких ярко выраженных политических симпатий…

— Ну нет, она очень хорошо знает, куда тянется: к тебе! — укоризненно посмотрела Илемницкая на юношу. — Убеди ее, научи, тогда она будет разделять твои убеждения.

— Она не желает убеждаться.

— Упреками и насмешками не убеждают!

— Но я иначе не умею, — каялся Ян. От кого, от кого, но от Илемницкой, которую в Трнаве всегда считали живым воплощением доброты, он никак не ожидал таких нападок. — Ведь и я совсем недавно переживал то же, что и Цилька: старался держаться от всего подальше… Но теперь я демократ и от церкви отошел…

— А ты не боишься, что людаки не потерпят неверующего учителя в своих католических Дубниках?

— Я боюсь, что из-за Цильки мне придется вернуться в лоно церкви, — признался Ян Иванчик и покраснел как рак. — Она настаивает, чтобы мы венчались.

В комнате раздался дружный смех. И громче всех смеялся сам пострадавший.

— Ну тогда все в порядке, — заявила Илемницкая, — сейчас для народа есть вещи поважней, чем церковь, проповедь и религиозные процессии. А венчанья, дорогой мой безбожник, тебе все равно не избежать. Придется сделать эту уступку. Иначе вам в Дубниках житья не будет. И так вам трудненько придется…

— И вам в Дубниках трудно будет, и нам на новом месте не легче, — вставил Петер Илемницкий. — Но я уверен, что мы найдем в себе силы противостоять всем трудностям. Самое главное — это сохранить твердость духа.

— Лишь бы пережить эти недобрые времена. Как хочется, чтобы все было хорошо, чтобы все были счастливы. — Цилька так боялась за свое хрупкое счастье. Она схватила Яна за руку и крепко сжала ее.

Илемницкие с нежностью посмотрели на нее.

— Обязательно переживем, — ободрил Цильку старый учитель. — Но нужно свято верить в победу. Случиться может всякое, но нельзя падать духом. Если человеком овладеет неверие в правое дело — ему придется туго…

Нельзя терять надежду на то, что наступят лучшие времена… Они придут… Обязательно придут!

— И вы вернетесь обратно?

— Конечно! Словакия снова будет свободной. Она объединится с Чехией в одну общую республику, и эту республику освободит Красная Армия.

— Боже мой, неужели будет война? — ужаснулась Цилька и, схватив Иванчика за руку, притянула его к себе, словно желая защитить, спрятать от опасности.

— Надо быть готовым к самому худшему… Те, что идут за этим немецким бесноватым и предают свой народ, — они на все способны.

— Но что же нам делать, скажите ради бога! — простонала Цилька.

— Все, что делали прежде. Самое главное — никогда не помогать тем, кто будет творить зло.

— А вот людаки во всем помогают немцам! — яростно завопил Ян, и Цилька, дочь железнодорожного рабочего людака, вся сжалась, как от удара. Ей казалось, что и на нее лощится ответственность за то, что натворили людаки за последнее время.

— Не обвиняй простых людаков, Янко! — спокойно сказал ему Илемницкий. — Истинные виновники те, кто использует человеческую слабость, невежество, бедность, чтобы втянуть людей в преступную авантюру… Они затемняют и без того неразвитое сознание рабочего человека, мешают ему самостоятельно рассуждать и мыслить, чтобы он слепо следовал тому, чему его учат с церковных амвонов мракобесы…