Франтишек Гечко - Святая тьма

Иванчик, который не мог равнодушно слышать о церкви и духовенстве, отвел душу, выбранив их на чем свет стоит.

Цилька, уверенная, что любимого ею безбожника по меньшей мере разразит гром за кощунство, потихоньку испуганно перекрестилась. Петер Илемницкий, чтобы несколько умерить атеистический пыл Яна, сказал, что у передового человека сейчас на очереди очень много задач. Из них главная — борьба с фашизмом, его полное поражение. Все другое отходит на второй план. В том числе и борьба с религией…

— Значит, война все-таки будет! — простонала Цилька, и ее большие серые глаза наполнились слезами. — Зачем вы мне это сказали?.. Почему не обманули, не скрыли от меня, что скоро будет война? Теперь каждая минута моей жизни будет отравлена ожиданием этого ужаса! Я боюсь, боюсь…

— Успокойся, девочка! И ничего не бойся!.. Ведь за тебя и тебе подобных и я, и твой Ян, и много, много других янов встанут горой, не пожалеют своих голов. Все будет хорошо! А пока что действительно не стоит даже говорить об этом… Давайте перейдем к более приятной теме…

Илемницкая тут же попросила мужа:

— Петер, прочти нам, пожалуйста, свои новогодние стихи! Я чувствую, что сейчас нужны слова успокоения, а их может дать только поэзия.

Петер Илемницкий бросил благодарный, полный любви взгляд на жену. Эта женщина всегда умела выручить и помочь ему в трудную минуту. Ее такт, ее чуткость всякий раз поражали его.

— Я не уверен, помню ли я их наизусть, — сказал Илемницкий и на минуту задумался. Потом поднялся из-за стола, провел рукой по густым, зачесанным вверх волосам и начал:

И вдруг он смолк. Может быть, забыл слова? Все трое слушателей были в недоумении. А Петер Илемницкий пристально смотрел прямо перед собой, прищурив глаза, как будто он видел кого-то, кто входил сейчас в комнату и шел к нему навстречу…

— Нет, нет, вы не думайте, что я забыл свои стихи! — наконец, как бы очнувшись, обратился он к присутствующим. — Просто, когда я произнес слова "была ты, липка, зелена", мне вспомнилась одна разбойничья песня, где тоже говорится о липке, говорится о верных друзьях-товарищах. Не спеть ли нам ее сейчас?..

Илемницкая достала из шкафа две скрипки, сняла со стены гитару. С лица ее исчезло горестное выражение. Она передала мужу гитару, и он взял ее в руки так же уверенно, как, вероятно, брал перо. Затем он положил ее себе на колено и с размаху ударил по струнам. Илемницкая отошла в сторону и, прислушиваясь к аккордам гитары, потихоньку настраивала скрипку. А Иванчик? Цецилии показалось, что ее любимый вырос на целую голову, он выглядел так величественно, так преобразился, что она просто не узнавала его.

— А ты, Цилька, будешь петь! — сказал девушке Петер Илемницкий и, чтобы она не могла отговориться незнанием слов, тут же наиграл мотив и напел всю песню… Юной певице не оставалось ничего другого, как запеть. Голос ее не отличался силой, но был очень нежным и приятным. Чтобы его не заглушить, музыканты старались аккомпанировать как можно тише и выразительней.

Скорбной жалобой, заставляющей трепетать и сжиматься сердце, звучали слова:

Второй куплет был бунтарским, и Цилька нашла для его исполнения совсем другие краски. Откуда только взялись в ее голосе такие низкие, грудные ноты, сила, мощь! Музыканты тоже сильнее ударили по струнам.

Кончилась, отзвучала песня, наступила тишина…

Все четверо как бы исчерпали себя. Глаза их блестели от слез, но печаль рассеялась, ушла.

Прежде чем попрощаться с гостями, Петер Илемницкий подошел к книжной полке, взял оттуда две свои книжки и что-то написал на их титульных листах. Потом вернулся к гостям и отдал им книги. Цилька и Ян были растроганы и обрадованы подарком.

Илемницкие собрались немного проводить своих милых гостей, но едва только они вышли на веранду, как услыхали в переулке шаги и приглушенный говор.

— Это к нам из Братиславы приехали прощаться, — догадался старый учитель.

— Нарочно выбрали такое время, чтобы злые глаза не увидали, — добавила его жена.

Они распрощались с молодыми людьми в садике.

— Желаем вам счастья в семейной жизни!

— А вы поскорей возвращайтесь!

— До скорого свидания!

Гости из Братиславы вошли в дом, и лампочка на веранде погасла. Ян и Цилька остались одни в темном переулке, над которым раскинулось звездное небо. Поразительно, сколько звезд высыпало в этот вечер! А на севере уже поднимались по небосклону оба Воза — Большой и Малый.

— В полночь, — сказал Ян серьезно, — загремят все восемь колес обоих Возов и искры посыплются как раз на его дом…

Грустно шагали молодые дубницкие учителя по темному городку. Но вот руки их соединились, на душе стало легче и тоска отступила.

— Почему ты весь вечер так скверно со мной обращался? — спросила Цецилия после продолжительного молчания, еще крепче сжав руку Яна.

— Это тебе только показалось.

— Ничего не показалось! Перебивал меня… высмеивал… Я чуть не расплакалась.

— Ну что ты говоришь!

— Да, да, именно то и говорю…

Они шли по мостовой, стараясь не ступить в лужу или выбоину. Молчали. Когда наконец кончился угрюмый переулок и они вышли на веселую Станичу Цесту, девушка попросила:

— Скажи мне что-нибудь, Янко…

— Что? — улыбнулся он ее детской просьбе.

— Все равно, только скажи… Не молчи…

— Ладно, скажу. Видишь ли, мне всегда хотелось, чтобы ты научилась хорошо разбираться в том, что происходит вокруг нас. А теперь я понял, что и сам не очень-то здорово разбираюсь… Нужно еще раз перечитать книги Илемницкого…

— Мы будем читать их вместе, ладно, Янко?

Забыв, что они идут по ярко освещенной улице, Ян обнял Цильку и крепко поцеловал.

У вокзальной кассы стояла длинная очередь. Некоторые приехали в Святой Юр специально за вином. У этих из карманов торчали небольшие бутылочки, а в руках были огромные оплетенные бутыли с вином. В тесном зале ожидания стояла невыносимая жара, от свежевыкрашенного пола неприятно пахло масляной краской. Двух пьяных тошнило в углу. Ян поспешил увести Цильку.

Пока Ян ходил за билетами, Цилька прохаживалась по крытому перрону, вдыхая морозный чистый воздух, и вскоре жизнь снова стала казаться ей прекрасной. Молодость!.. Встречные были большей частью навеселе, но Цилька не обращала на них никакого внимания. Даже гардист в парадном мундире, с которым она столкнулась у выхода на перрон, не привлек ее взгляда. Она успела лишь заметить, что шапка у него под стать генералу, а желтые шнуры на плечах сияют даже в скупом вокзальном освещении. Неожиданно он снова остановился прямо перед ней.