Евгений Белянкин - Танец любви

…Окружив Вербицкого и Сухомлинова, все наперебой хвастались своими училищами. Сухомлинов слушал серьезно, чувствуя, что еще не потерял авторитет. Он, как и прежде, выделялся…

Тем временем некоторых искателей приключений, по распоряжению дежурного по училищу, вышвырнули за ворота суворовского. Размахивая руками, на потрескивающем морозце они горячо доказывали солдату, что «их не поняли».

А в клубе уже шел концерт суворовской самодеятельности.

Туда и направились Сухомлинов, Вербицкий и Разин, который заметно оживился. Но его по-прежнему мучил вопрос: где Маша?

Глеб понял Димку.

— Она в театре, — коротко сказал Глеб. — Я проводил ее. Заодно по дороге и потрепался с нею.

— Как? Мы же договорились…

— Между прочим, о чем?

— Всегда быть вместе. А ты без меня…

— Это было раньше. А теперь мы взрослеем и из мальчишек превращаемся в мужчин, не так ли?

— Она — не самка, а ты — не самец.

— К сожалению, она — самка, а я, Разин, да будет тебе известно, самец.

— А дружба?

— На то мы и друзья, чтобы понимать друг друга.

Димка заткнулся и весь концерт молчал с надутыми губами.

В Пограничном институте служба шла волнами. Димка жил с Глебом, как кошка с собакой, но в одной конуре. Когда Разин обижался, Сухомлинов лишь пожимал плечами, словно обиды Димки — мелочь, на которую и не стоит обращать внимания.

Сухомлинов всегда поступал так, как считал нужным.

Разина больше всего обижала его педантичность.

— Глеб, это ты запихнул меня в наряд?

— Ну, я.

— Но у меня же с тобою билеты в театр? В театр!

— Знаю. Но заболел Кошелев, лежит в санчасти. Другие уже были или в карауле, или в патруле. Остается тебе. Они же не ломовые.

— Но поставь же кого-нибудь! Что тебе, жалко?

— Не могу. Потому и жалко.

«Отпахав» наряд, Димка как-то прилег на койку к Глебу. Лежал с краю молча. Глеб обнял его рукой. Видимо, это нужно было понимать, как мировую.

— И все же ты «поц», — не выдержал Димка.

Глеб, улыбаясь в душе, промолчал.

На третьем курсе на полигоне водили бронетранспортеры. Сухомлинов в технике разбирался с детства. Он легко, даже изящно управлял машиной. Разину, как всегда, не везло — обязательно что-нибудь у него не так.

Однажды солдат-водитель, вылезая из бронетранспортера, зло сказал:

— Я ему втолковываю… а он все равно жмет не на те рычаги. Хоть гаечным ключом по башке!

Димке грозила двойка по вождению. Он ходил за Глебом, умоляя его что-нибудь придумать.

Тяжело вздохнув, Глеб, понимая, что тот не отвяжется, все же «смухлевал» — проехал за Разина, заработав ему четверку. Потом признался:

— Очень боялся, что поставят пятерку. Подполковник не поверит…

Но Разин сиял:

— Хорошо иметь много приятелей, но лучше — одного настоящего друга!

Сухомлинов усмехнулся:

— В последний раз… Так и знай, Димон. Дошло?

До Димки, конечно, не дошло. Он во всех красках расписывал Маше, как они надули на вождении. Разин оставался мальчишкой — милым, опрятным «ботаником». Таких в обычных школах любят, а в военных училищах к ним относятся иронически.

Димка задирист, но постоять за себя не способен. Как-то озоровали в классе, и кто-то из курсантов случайно задел его книги: они со стола посыпались на пол. Димка коршуном налетел на курсанта:

— Поднимай, иначе получишь!

И сам получил великолепный синяк под глазом. Это, конечно, скрыли… мол, без офицеров разберемся.

Но с этих пор Димка стал приставать к Глебу:

— Я хочу заниматься боксом. Сделай так, чтобы нас отпускали в секцию.

Отпускали. И они ходили. И Димка Разин даже преуспел: ловко зацепил по физиономии Глеба. У того аж искры из глаз!

Димка торжествовал:

— А ты чего раскрылся?

Теперь Разин считал себя боксером, и летом, когда между вторым и третьим курсом они поехали с Глебом в отпуск в Сочи, он вел себя весьма смело. Тем более, было перед кем красоваться — с ними была Маша.

На танцах на Ривьере Димка вел себя особенно вызывающе и, естественно, задрался. Курсантов-пограничников, правда, было там немало, и это в какой-то мере дополнительно настраивало Разина воинственно. Завязалась драка. Не то с местными, не то с приезжими, но Сухомлинову пришлось, защищая Димку, кому-то расквасить «мордашку».

Потом Димка оправдывался. Мол, я защищал Машу. Один «поц» хотел силой заставить ее танцевать.

— Больше с тобою никуда не поеду, — разозлился Глеб.

— А курсантское братство?!

— Вот с курсантским братством ты и поедешь.

Димка искал защиты у Маши. Та выжидательно молчала, что сильно обидело Разина.

Были последние дни перед отъездом. На Ривьеру они больше уже не ходили… Вечерами лениво гуляли по набережной…

И все же Димка Разин нравился командиру дивизиона. Тот считал, что у него великолепная аналитическая голова.

Действительно, Разин здорово «шарил» в пограничной тактике. Однажды в институт приехал заместитель командующего пограничными войсками.

Генерал задал несколько вопросов Разину. Тот отвечал с достоинством и даже вступил в спор с начальством. Генерал удивленно вскинул брови от такого нахальства.

— На каком тесте ты замешан? — засмеялся генерал.

— На суворовском. Я ведь кадет, товарищ генерал.

— Вот как, — улыбнулся замкомандующего. — Конечно, после выпуска послужишь на границе… А вообще-то твоя дорога в Академию пограничных войск. Я чувствую в тебе, курсант, хорошего штабиста… К сожалению, для нас это кадровая проблема!

Генерал уехал, командир дивизиона объявил Разину благодарность, а ребята насмешливо прозвали Разина «штабистом», что его стало обижать. Уж лучше бы генерал не приезжал!

На стажировке Разин и Сухомлинов были на высокогорных заставах в Киргизии. В отряде какое-то время жили в семье одного старшего офицера.

— А вы запаслись коньяком, — как-то серьезно заметил тот. — Ведь там давление низкое. А коньяк — лучшее лекарство от головных болей.

Но Димке было не до коньяка: в него «влопалась» девятиклассница, дочка офицера. Она вместе с ним вертелась перед зеркалом, щеголяла в его форме и однажды заявила отцу, что выйдет замуж за московского курсанта.

Это, видимо, и повлияло — их быстренько отправили в горы.

Голые горы были Разину «не в кайф». Он часто звонил на заставу Глеба и жаловался на мрачную житуху. Единственное спасение: у начальника заставы водился коньяк…

Солдаты-киргизы, а их было большинство, плохо знали русский, и это тоже мучило Димку: «ни бельмеса» не понимают.

Разреженный воздух все же сделал свое дело. Разболелись десны, щеку разнесло — флюс… Спас местный фельдшер, который волосатой рукой над тазиком разрезал ему десну.

Неожиданно для Раджаба вечером в кишлаке появился Юсуф.