Маруша Кресе - Страшно ли мне?

«Это и есть свобода?» — спрашиваю Марию.

«Марко мне пообещал, что ее переведут в Белград».

А в Триесте нам совсем не дали времени. Отвезли на джипе в Айдовшчину, где было сформировано словенское правительство. Я надеюсь, что шофер не видел моих слез, когда я все время оборачивалась и смотрела назад, на город. На город, о котором мы так долго тосковали. Отсюда, с холма, он был еще красивее, чем в тех мечтах.

Триест, словенское правительство, звон церковных колоколов, запах розмарина и дыма, крови, надежды, азарта и все время новые директивы: «Вперед!»

«Любляну освободили», — говорит мне Владо, комиссар корпуса. Никакой настоящей радости в его глазах не вижу. Смотрю на его сутулые плечи и бледное лицо.

«Ты ведь жив».

«О, да, жив, жив», — он быстро закрывает мне рот рукой.

«Выключить фары, выключить фары», — раздается команда где-то в районе Врхники. Офицеры из герцеговинской бригады машут нам — выключайте!

«Зачем, ведь Любляну освободили?»

«Нет, это был тактический ход, пропаганда».

Пропаганда. Зачем? Никогда не пойму войну.

Едем медленно, и слышно, как отдают приказы: выключить фары, соблюдать тишину. Продвигаемся вперед с тяжелым чувством, которое постепенно перерастает в почти смертельный страх. Гудение самолетов и танков, стоны людей, лай бродячих собак. Вдоль дороги лежат раненые, мертвые, обессиленные старики, плачущие дети. Пустые телеги, сожженные грузовики. А у меня в руках опять взведенная винтовка. История повторяется? Тьма. Ночь. Хоть бы он был поблизости.

Цветы, радостные восклицания, развевающиеся флаги, слезы. Отовсюду раздается: «Гей, бригады!» Нас стаскивают с грузовиков, обнимают, целуют. Любляну сегодня освободили. Свобода. А я погружаюсь в одиночество.

Все эти письма, визиты. Много словенцев болтается здесь, в Белграде. Все пытаются зацепиться в столице. Осаждают Марию и постоянно напоминают, что именно они спасали ей жизнь. Ждут ее приглашения. Мария молчит. Она даже не помнит всех этих людей. Смотрю на них. Смотрю на Марию. Куда мы попали? Она мне улыбается. Наши души старые. Очень.

Слушаю рассказы про Словению. Англичане отправили спасавшихся бегством белогвардейцев и усташей назад в Югославию. Здесь, в Сербии, Марко охотится на четников. Одним словом, война еще не закончилась, кровь еще будет. Сегодня мне прислали виноград из бывших королевских виноградников. Чьи они теперь? Сначала я хотел было отправить всё обратно, а потом передумал. Почему бы и нет? Оказалось, вкусно. Особенно, если вспомнить ту деревенскую кислятину.

Получил от нее письмо. Работает, работает, работает. Приехать ко мне в Белград ей не разрешают. Ее письмо грустное. Это расплата за четыре беспросветных года, спрашивает она себя. «Долг зовет», — наверное, она это все время слышит. И моя бумага из штаба Корпуса народной обороны тоже не возымела действия. А меня не отпускают в Словению. Все время слышу, что я нужен здесь. Спрашивается, зачем. Не вижу от себя никакой особой пользы. Возможно, я стану профессиональным народным героем из Словении. Здесь, в Белграде. Никто не может прочитать мои мысли. Надеюсь, и Мария тоже. Правда, после стольких месяцев мне, наконец, вернули пистолет. И все ее родные живы. И мои живы.

Вся эта суматоха, вся радость. Возбуждение. Ищем друг друга. Мы с Миланом ходили по Любляне, обнявшись, распевая во весь голос партизанские песни.

Люди оборачивались нам вслед. Не знаю, что они думали. А мне все равно. Правда. Милан все время повторяет, что я спасла ему жизнь.

«Перестань уже, ради бога».

«Что ты будешь теперь делать?»

«А ты?»

Сидим вдвоем у пруда.

«Мы в Любляне».

«Ну, да, в Любляне».

«Какие планы?»

«А у тебя?»

«Похоже, мы сейчас еще более сумасшедшие, чем все эти четыре прошедших года».

«Мы сумасшедшие?»

«Не знаю».

Леса, зимы, мертвые. Страх. Сумасшедшие? И какая-то странная пустота.

«Я все время голодная. Еще сильнее, чем на войне».

«Как думаешь, войне и, правда, конец?»

«Не знаю. Пока что меня осаждает отцовская родня, чтобы я подтвердила, что они были на нашей стороне. Они нас так любят. Так они говорят. И всегда любили. Гордятся нами».

«Ясно. Я в нашу деревню больше ни ногой. К себе домой. Все соседи, что маму и сестру сживали со свету, теперь меня очень зауважали. Теперь я для них герой. Может, они все предсказывали мое геройское будущее, когда я был еще в пеленках».

«Будут выборы».

Закрываю глаза. Какой свежестью пахнут эти простыни. Я продолжаю убеждать себя, что все это правда. Чуть приоткрыл окно, чтобы лучше слышать стук вагонных колес и пыхтение паровоза. Возможно, так будет легче поверить. Мы с Марией едем в Любляну. Ужин нам подали в вагоне-ресторане. И еще дали по бокалу вина. Чтобы лучше спалось.

Мария дрожит от счастья, она увидит своего брата. Единственного из всей ее семьи, оставшегося в живых. А я? Кого встречу я? Кого застану?

Эта свежая постель, эта дорога, это ожидание. Я уже не надеюсь стать счастливым. Мне так долго не разрешали уехать из нашей столицы. Нашей? Странный город, город-победитель. О многих вещах, услышанных здесь мимоходом, лучше было бы забыть. До сих пор непонятно, зачем они так хотели удержать меня при себе.

Я каждый день учился ходить с этим куском дерева. Каждый день. Как ненормальный, ходил от дома Марии до Дуная и обратно. Пять, шесть раз в день. Плакал от боли и одиночества, ждал писем из Словении. Проклинал жизнь, которую всегда так любил. Мечтал, что подо мной снова мой конь, и я скачу день и ночь. До сих пор не знаю, что с ним стало. С моим конем. Тогда, в госпитале, я их попросил, чтобы его отдали брату. Младшему брату. И его я тоже давно не видел.

Слушаю стук колес. Говорят, равномерное движение вагона успокаивает. Усыпляет.

Какое там! Я волнуюсь. С каждой минутой все больше. Меня преследует прошлое. Картины, сцены, люди, загадочные разговоры. Перешептывания. Странный человек из России, постоянно крутился возле меня. Говорят, из Ленинграда. Все время предлагал мне свою машину и своего шофера. В любое время они в моем распоряжении.

«Куда угодно. Когда угодно».

«В Словению. Сейчас», — огрызнулся я.

Потом я его больше не видел. И к Марии он больше не заходил. Что ему было нужно?

Слышу гудок локомотива. Приезжаю в самое подходящее время. В родной деревне поспели сливы. В саду: За домом. Вот только надо как-то утешить мать. До сих пор в ушах стоит ее плач и отчаянные крики сестер. Может, вообще домой не поеду. Домой?

Не хочу, не хочу думать о том, что меня ждет. Увижу ли ее? В Белград она не приехала. Наверное, ее не отпустили. Так ли это? Мария говорит, да. Марко ей поклялся. Она нужна. Наверное, в партшколе.