Гертруда Стайн - Париж Франция

Когда нам прислали напечатанную во Франции книгу мы посетовали на плохой набор. Ну объяснили нам это потому что теперь все делают машины а машины на то и машины чтоб допускать ошибки у них нет разума, человеческий ум исправляет то что делает рука а машина не может исправить свои ошибки. Само собой все мы переехали во Францию потому что во Франции применяют научные методы, машины и электричество, но никто всерьез не верит что это и в самом деле связано с реальной жизнью. Традиция и человеческая натура вот что такое жизнь.

Поэтому когда в начале двадцатого столетия нужно было прокладывать новые пути естественно потребовалась Франция.

Французы и впрямь, и в самом деле не верят что на свете есть что-либо важнее повседневной жизни почвы которая ее порождает да еще защиты от врагов. Правительство может быть каким угодно лишь бы справлялось со всем этим.

Я очень ясно помню как во время Первой мировой войны французы а вокруг были одни французы говорили об избирательном праве женщин и одна прислушивавшаяся к чужим словам француженка сказала: Боже мой и так за всем на свете очереди за углем сахаром свечами мясом Боже мой только избирательного участка еще не хватало.

В конце концов от этого ничего не зависит и они знают что от этого ничего не зависит.

Когда я в первый раз жила в Париже у меня много лет была служанка, мы были добрыми друзьями звали ее Элен. Однажды совершенно случайно, не знаю как это вышло потому что меня это совершенно не интересовало, я спросила, Элен в какой политической партии состоит твой муж. Она обычно мне обо всем рассказывала даже об очень личном о трениях в семье и с мужем но когда я ее спросила в какой он партии у нее появилось отчужденное выражение лица. Ответа не последовало. Что с тобой Элен удивилась я, разве это секрет. Нет мадемуазель ответила она не секрет но говорить об этом не принято. Люди не говорят в какой они партии. Если я и в партии я все равно не скажу в какой.

Я уже давно жила во Франции и это меня удивило я стала спрашивать самых разных людей и все они вели себя так же. У них появлялось точно такое же выражение лица. Да, не секрет но об этом не говорят. Сын ничего не знает о партии отца а отец сына.

Именно поэтому новый front commun [5] Единый фронт (фр.). Имеется в виду Вторая мировая война. просуществовал совсем недолго. Все выступали и говорили и говорили, всем им приходилось объяснять с утра до вечера какая у них партия и так конечно не могло быть долго. Просто не могло.

Нет, публичность и впрямь не важна для Франции, традиция частная жизнь земля которая всегда дает плоды вот что имеет цену.

В Париже побывала миссис Линдберг [6] Жена американского летчика Чарльза Линдберга (1902–1974); в 1927 г. он совершил первый беспосадочный полет через Атлантический океан. и у нас был разговор. Конечно в Америке она страдала все они страдали от известности. В Англии на них никто не обращал внимания но Линдберги понимали что Англия про них знает. Французы при встрече окружают вас вниманием а потом предоставляют самому себе ибо никто не помнит между двумя встречами что вы еще во Франции.

Когда Фаня Маринофф приехала в Париж она стала перечислять имена: с такими-то и такими-то она хочет познакомиться. Очень жаль ответила я но я их не знаю. Но ты же знаешь кто они, о да, сказала я, правда довольно смутно. Тогда она мне назвала других. Кое-кого я знала остальных нет. Ей это было непонятно. В Нью-Йорке, заявила она, раз я знаю тебя, я все равно что знаю их. Да-да, в Нью-Йорке, согласилась я, но не в Париже. Можно не знать парижских знаменитостей и не считать себя безвестным, ибо в Париже никто не знает тех с кем вы не познакомились.

Почти по всем а может и по всем этим причинам Париж был местом где пребывало двадцатое столетие.

Немаловажно было и то что в Париже создается мода. О да порой казалось что в Барселоне или в Нью-Йорке одеваются лучше но нет это не так.

Так повелось что мода создается в Париже, а в переломные моменты когда все меняется мода всегда очень важна, потому что благодаря ей вздымается вверх спускается вниз носится вокруг нечто особенное ни с чем больше не связанное.

Мода реальная часть абстракции. Это единственное что не связано с абстракцией прагматически, поэтому вполне естественно в 1900 году все съехались в Париж где всегда создается мода. Они искали почву для традиции для веры в неизменную природу мужчин женщин и детей и в то что наука хоть и интересна но не имеет влияния на жизнь и что демократия конечно существует но правительство если только оно не слишком усердствует с налогами и не заставляет вас проигрывать войну решительно ничего не значит. Вот в чем все хотели убедиться в 1900 году.

Непонятно как это происходит в литературе и искусстве, мода ведь и его часть. Два года тому назад все только и говорили что Франция в упадке становится второразрядным государством и так далее и тому подобное. А я говорила не думаю потому что за все последние годы с начала войны шляпки еще никогда не отличались таким разнообразием прелестью и французским изяществом как сейчас. И выставляют их не только в дорогих магазинах а повсюду в любой мастерской где есть хорошая мастерица есть и прелестные французские шляпки.

Я не верю что национальное искусство и литература могут дышать силой и свежестью а сама страна переживать упадок не верю. Чтобы судить о состоянии страны нет более надежной лакмусовой бумажки чем произведения ее национального искусства что никак не связано с ее материальным статусом. И потому если шляпки в Париже прелестны изящны по-французски и продаются на каждом шагу значит во Франции все идет как положено.

Поэтому вполне естественно что тем из нас кому предстояло создавать литературу и искусство двадцатого столетия нужен был Париж. По очень многим причинам. Здесь так легко меняют профессию, тут очень консервативны очень традиционны но очень легко меняют профессию. Можно сначала быть пекарем затем агентом по недвижимости затем банкиром и все это проделывает один и тот же человек за какие-нибудь десять лет и затем удаляется на покой.

Забавно также что для любого дела всегда требуется примерно семь человек: построить целиком дорогу врыть три телеграфных столба открыть ярмарку или повалить дерево. Всегда и во всех случаях нужно семь человек и семеро или около того участвуют в любой работе, два-три нужны чтобы поговорить два-три чтобы посмотреть и один-два чтобы сделать дело, каким бы оно ни было всегда требуется примерно одинаковое число работников. Что ж это было очень важно ибо в свою очередь возводило нереальность в принцип совершенно необходимый для всех кому предстояло создавать двадцатое столетие. Девятнадцатому точно было известно что делать с каждым человеком двадцатому поневоле не дано было этого знать поэтому Париж и стал самым подходящим местом.