Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Мои слипшиеся, крашенные хной волосы были того же цвета, что и шерсть Чучика, а в покрасневших, обведенных темными тенями глазах застыло то же выражение нескончаемого бега и загнанности этим бегом, и одиночество, и робость.

«А может, это он нашел меня на улице и ведет к себе домой, чтобы я отдохнула и отдышалась перед новым бегом», — улыбнувшись себе в зеркале, подумала я. Но улыбка вышла жалкая, — такая бывает у человека, пересилившего себя и улыбнувшегося шутке, открывающей печальную тайну его жизни.

Лифт остановился.

— Иди, Чучик, — тихо позвала я, и он тотчас, тяжело вздохнув, встал.

«И все-таки это безумие. В доме кавардак, масса дела, а я тащу приблудного пса. А может, они обрадуются, — маленькое развлечение — и не рассердятся на меня», — попыталась успокоить я себя и тихонько открыла дверь квартиры.

Но разочарование ждало меня сразу, как только переступила порог. Волчок, до сих пор довольно спокойно реагировавший на Чучика («Видно, понял, что у собрата несчастье», — наивно предполагала я), в доме преобразился. Здесь он был хозяин и тотчас же дал это почувствовать. Вихрем, не дождавшись, пока я сниму с него ошейник, убежал в комнату, и оттуда сразу же донесся его громкий, возмущенный лай. Он жаловался на меня мужу, и через секунду они оба появились на пороге.

— Кто это? — мрачно спросил муж.

— Это Чучик, он потерялся, я покормлю его. — Стараясь не встречаться с мужем глазами, я наклонилась, чтобы взять миску Волчка. Ушла в ванную, налила в нее воды, поставила перед Чучиком, он тотчас принялся жадно лакать. — Вот видишь, — я улыбнулась мужу, — он пить очень хотел.

— Я вижу, что происходит что-то непонятное. И потом, сейчас соседи прибегут. Неужели…

— Но он только поест…

— Ах, он поест! — изображая нарочитое умиление, муж сложил молитвенно ладони. — А мы потом, после него? — уточнил он.

— Ну, зачем так, это же пять минут, а я пока попробую по номеру хозяев найти, — пришла мне вдруг прекрасная идея, — позвоню в районную ветлечебницу, и они мне подскажут. Принеси мне телефонный справочник, он в комнате.

Но муж не двинулся.

— Знаешь, если мы найдем его хозяев, это будет хорошее предзнаменование нам перед поездкой, я загадала. С машиной все будет в порядке.

Боязнь за неисправность машины была слабостью мужа, и я прибегла к жалкой хитрости, в последней надежде умилостивить его, смягчить свою вину.

— Уйми ты этого дурака, — попросила я мужа, кивнув на орущего Волчка. Но муж даже не шевельнулся.

— Мы будем всю ночь искать его хозяев? — все с той же неестественной, умиленной интонацией спросил он и вдруг, не выдержав, крикнул на Волчка: — Замолчи! Место!

Волчок тут же, — он боялся только мужа, — поджав хвост, прогнувшись, влез под диван и уже оттуда зарычал негромко, но угрожающе.

— Слушай, — уже совершенно серьезно сказал мне муж, — ты так боялась за свои простыни, а они, наверно, давно пересохли.

— Ой, точно!

Я бросилась на балкон, сняла с веревки уже абсолютно сухое белье — придется снова намочить, — бросила на диван в Петькиной комнате.

— Это ничего, — успокоила я мужа, строго глядевшего на меня. — Это поправимо.

— Да, в общем-то, это твое дело, — он пожал плечами, — только не понимаю, зачем было себе создавать еще сложности? По-моему, у тебя дел сегодня хватало.

— Хватало, — упавшим голосом согласилась я, поняв всю нелепость своего поступка.

В кухне царил бедлам, на столе — с обеда невымытая посуда, в Петькиной комнате на диване гора кое-как сваленного в кучу белья, всюду следы приготовлений к дороге двух не привыкших убирать за собой мужчин, а на коврике у двери, словно воспитанный и робкий гость, сидит собака с несчастными глазами, приведенная мной так безответственно и несвоевременно.

— А где Петя? — спросила я и тихонько ногой придвинула к Чучику миску с не доеденной Волчком кашей.

— Пошел отдать товарищу книгу, — холодно доложил муж. — Ну так что ж ты все-таки собираешься делать? — Он взглянул на часы. — Уже одиннадцать, и в ветлечебницах никого нет.

Я не успела ответить, да и не знала что. Хлопнула дверь лифта.

Чучик отскочил, как только повернулась ручка входной двери, и навострил уши, приготовившись к приходу нового человека.

— Это что за крашеная лисица? — спросил Петька, увидев его.

— Мама собаку на улице нашла, — ответил за меня муж, и Петька тотчас взглянул на него, проверяя, правильно ли он понял интонацию. Понял он ее правильно; потому что, положив аккуратно книгу, которую принес с собой, на столик, спросил меня с интересом:

— И что ж ты теперь будешь с ней делать?

Так же как муж, он и мысли не допускал, что ситуация требует его участия, и это вдруг разозлило меня.

— Буду искать хозяев, — спокойно сказала я. — Обзвоню все ветлечебницы, вдруг где-нибудь повезет.

— Не повезет, — пообещал муж.

— А может, он у нас переночует? — спросила я. — Волчок уже успокоился, и он в кухне поспит до утра, — упавшим голосом закончила фразу, поняв по их лицам, какую нелепицу предлагаю.

— Нет, знаешь, давай уж с ним распростимся, и чем скорее, тем лучше, — положил конец разговору муж и ушел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Петька тотчас, обойдя нас с Чучиком, словно стали мы вдруг чем-то предосудительным, чему не должно находиться здесь, ушел к себе.

— Петя, — позвала я, капитулировав, — Петя, отведи его, пожалуйста, на улицу Юннатов, там врачи — добрые люди, наверняка кто-то дежурит, им проще найти хозяев, отведи, это недалеко.

— Ты же велела мне мыться, — донеслось из комнаты, — а в двенадцать я должен лечь спать, ты же знаешь, что завтра вставать рано.

Он вышел из комнаты в трусах.

— А где чистое? — спросил он, по-прежнему не замечая Чучика, будто его и не было в коридоре.

— Я не успела погладить, найди трусы и майку, там, на диване, пока так надень.

Петька посмотрел на меня удивленно:

— А ты что, надолго уходишь?

Я не ответила.

— Оставь его, где взяла, — посоветовал Петька и ушел в ванную. Чучик проводил его взглядом, потом, подняв острую мордочку, уставился на меня, и я увидела в его заплаканных усталых глазах горестный вопрос.

Выражение глаз у собак обычно одно и то же. Часто прекрасное — доброты или ума, но всегда одно и то же. У Чучика было выражение напряженного, безнадежного стремления к пониманию и контакту. А этот новый его взгляд поразил меня. У меня вдруг возникло ощущение, что в доме, к быту и укладу которого обитатели привыкли, появился случайный свидетель, и то, что казалось привычным и приемлемым, вдруг присутствием этого свидетеля преобразилось, обнаружилось в истинной своей сути. И не нашкодившей девчонкой должна я стоять перед несчастным псом, а человеком, совершившим поступок и обязанным принять все последствия его.