Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Она была образованной женщиной. «Аэропорт» Хейли прочитала два раза, так понравился роман, любила порассуждать о неполадках в хозяйстве страны и вызывала умиление добродушного, слезливого любителя жалостливых передач по телевизору, полковника в отставке, своего мужа заявлениями вроде: самый отвратительный пережиток при социализме — это частный сектор. Эти все парикмахерши на дому, маникюрши и рыночные торговцы.

Так случилось, что конец недели пришелся на день перед получкой, и Галине не хватило оставшейся трешки рассчитаться с Анной Павловной за парных цыплят и бочоночек башкирского меда, совершенно ненужного в таком огромном количестве: в магазинах полно было на прилавках хорошеньких пластмассовых стопятидесятиграммовых корытец с этим же медом. Но свекровь принесла мед, и, значит, надо заплатить.

Вчера из последней десятки Галина, не удержавшись, купила себе колготки, они были редкостью, эти прочные недорогие отечественные колготки, и такой же редкостью были теплые мужские перчатки, что, выстояв очередь, взяла для Игоря.

Свекровь удивительно спокойно, даже доброжелательно приняла скороговоркой, будто о сущем пустяке шла речь, изложенную смущенной Галиной просьбу подождать с деньгами до завтра. Но вечером, когда Игорь вернулся из института, пришла снова вместе со свекром, нарядная, при всех своих кольцах и бриллиантах, и потребовала у Галины полного отчета в ее хозяйственных расходах.

Свекор сразу уселся за телевизор, спиной к ним, а Игорь, всем своим брезгливо-равнодушным видом показывая, как далеки и неприятны ему эти мелочные дела, уткнулся в газету, вяло, не глядя тыкая вилкой в тарелку с жареной картошкой.

Галина начала было оправдываться, объяснять под холодным насмешливым взглядом свекрови, как необходимы ей колготки и перчатки Игорю. Но, увидев этот взгляд, жирную нежно-розовую складку на неподвижной шее свекра, газету, заслоняющую лицо мужа, почувствовала вдруг, что то, давно зреющее в ней, чувство оскорбительной униженности и одиночества в этой семье сейчас прорвется чем-то ужасным, непозволительно скандальным. Она попыталась справиться с собой, на полуслове оборвала жалкий лепет, ушла в кухню и там, сдерживая дрожь в руках, принялась раскатывать тесто. Молила лишь об одном, чтоб никто из них не вошел сейчас сюда. Но Игорь появился тут же, не успела первую лепешку закончить. Остановился в дверях, за спиной, спросил строго:

— Ты почему ушла? Мама ведь разговаривала с тобой.

В последнее время появились у него эти интонации взрослого, отчитывающего упрямого и дерзкого ребенка, и, может, если бы не было их сейчас, не произошло того ужасного, что началось вслед за его словами.

Волна бешенства подняла Галину, и она, уже ничего не видя, не слыша себя, понеслась на ней, выкрикивая ему в лицо слова, взявшиеся неизвестно откуда, и не думала никогда так, и ужаснулась, если б представила, что может их сказать ему когда-то.

— Ты, — она обернулась к мужу, — ты… забыл — на чью зарплату мы живем? Или на твои двадцать пять рублей стипендии? Ты что — не понимаешь, почему я чертежи домой беру и ночами над ними… Так хозяйка я или нет? Хозяйка или нерадивая домработница у твоей матери?

Опомнилась, когда увидела торжествующее лицо свекрови в коридоре, там, за его спиной. Свекор держал на весу ее каракулевую шубу, а она медлила, глядела улыбаясь, спокойно на беснующуюся Галину.

— Ты идешь? — спросила коротко сына, как о чем-то само собой разумеющемся, будто засиделись в гостях.

И он ушел.

На следующий день Галина два раза приходила в институт, искала мужа. Но товарищи сказали, что с утра не видели. В коридорах института, в большом вестибюле «филодрома», где, как и в ее времена, сидя на обитых бархатом скамеечках, в темных уголках поедали пирожки с повидлом прогульщики лекций, Галина среди длинноногих, высоких, умело накрашенных девчонок, мальчишек в джинсовых костюмах почувствовала себя старой теткой, которую и не замечают даже, как не замечают техничек и немолодых усталых лаборанток на кафедре.

А вечером, как обычно, пришла в гости попить чаю Анна Павловна. Пришла с тортом и Еленой Кононовной. Галина подумала — мирить их с Игорем, но, услышав рассказ о «Жигулях» Авдеевых, о бриллиантах Гаенко, поняла — нет, что-то другое. А что?

Петька наконец угомонился. Дал закапать камфару, положить компресс. Галина приготовила обед на завтра, убрала кухню, ванную, уборную, комнату детей, а они все не уходили. Мария Кононовна, правда, порывалась несколько раз, но свекровь не разрешала. Вступительный пай за квартиру внесла она и очень следила, содержит ли дом в чистоте Галина, не поцарапали ли дети кафельную плитку и ванну.

Игорь пришел в одиннадцать. Открыла свекровь, Галина пемоксолем драила кастрюли и за шумом воды в раковине не услышала звонка.

Вздрогнула, когда за спиной раздался голос свекрови:

— Можно вас на минуточку?

Торопливо вытерла о полотенце мокрые руки, улыбнулась жалобно:

— Анна Павловна, я очень…

— Зайдите в комнату, — холодно перебила свекровь. Так, наверное, приглашала в свой кабинет для строгого разговора проштрафившихся продавщиц.

Игорь глаз не поднял, когда вошла и остановилась на пороге. Сидел за столом очень прямо, рассматривал яркие картинки на заграничной клеенке — подарке Анны Павловны. Одет был в темно-синий пиджак с серебряными пуговицами, сбылась давнишняя мечта — мать подарила наконец блэзер, так называла Анна Павловна эти пиджаки. Увидев этот блэзер, вспомнив девчонок и мальчишек в коридорах института, Галина поняла, что не для примирения пришел он, что сейчас произойдет то, последнее и непоправимое, к чему шла их жизнь.

— Мы решили, — сказала Анна Павловна, разглядывая, как играет на свету самый крупный бриллиант в кольце, — мы решили…

— Я пойду, пожалуй, — тихо попросила Мария Кононовна.

— Сиди, — приказала свекровь.

Галина спохватилась, что стоит в дверях, словно робкая домработница, которой объявляют о расчете. Села за стол и — под изумленным взглядом Марии Кононовны, холодно-недоумевающим — свекрови, даже Игорь оторвался от созерцания башен и карет, глянул воровато, коротко — налила чаю, отрезала большой ломоть торта.

— Мы решили, — после паузы повторила Анна Павловна, — что вам с Игорем надо расстаться. Твое поведение, все эти безобразные…

— Вы давно это решили, — перебила Галина, пытаясь подцепить ножом треугольный пышный кусок. Не смогла. Чтоб не видели, как дрожит рука, осторожно положила нож, сцепила пальцы внизу под краем клеенки, — вы давно решили, что я не пара вашему сыну. У меня мать колхозница, а я кто — просто инженер.

Кавалер и дама в старинной карете нежно держались за руки. Галина первый раз увидела их и замки с зубчатыми башнями на блестящей клеенке.