Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Абдулла Кадыри (Джулкунбай)

Ташкент,

5 февраля 1928 г.

Салих-махдум нынче что-то расщедрился: из мечети зашел к мяснику, купил мяса на целую таньгу [7] Таньга — серебряная монета, достоинством в 20 копеек. и луку на восемь грошей. Придя домой, приказал двум своим ученикам, упражнявшимся в каллиграфии, оставить занятия, полить и подмести цветник при доме, а сам с покупками пошел на женскую половину.

Нигор-аим только что отпустила девочек, своих учениц, и, взяв на руки крошку сына, кормила его грудью. Рано, сидя на корточках рядом со своими двумя младшими братьями, лепившими что-то из глины, с увлечением играла с ними, не замечая, что ее длинные тонкие косички метут землю и все в пыли.

Салих-махдум с покупками в руках вошел через крытый коридор и, застав дочь в таком неподобающем виде, сказал:

— Вот так умница наша Рано! Для тебя не то что атласа, бязи на платье жалко!

Рано поднялась с земли и, застыдившись, спрятала за спину перепачканные в глине руки.

— И не совестно тебе! Сейчас же пойди вымой руки! Я считал несмышленышами твоих братьев, а ты, оказывается, еще хуже.

Рано побежала к арыку, а Нигор-аим сказала:

— Совсем еще дитя наша Рано!

Салим-махдум, сердясь на дочь, продолжал ворчать:

— Нечего делать — читай книги, займись каллиграфией, ты как-никак не дочь гончара…

Он положил мясо около Нигор-аим и поднялся на айван [8] Айван — крытая терраса. .

Нигор-аим не обратила внимания на его нотации. Ее сейчас больше интересовало, почему муж принес столько мяса, что заставило его раскошелиться. Правда, на кухне Нигор-аим мясо не было редкостью, порой бывали и целые туши, весом в несколько чораков [9] Чорак — мера веса, в Кокандском ханстве равнялась двум килограммам. , но приносил их не муж. Щедрость же махдума обычно измерялась восьмушками, и то он покупал мясо в те редкие дни, когда пятничные приношения учеников — плата за учение — оказывались больше, чем он ожидал. Нынче Нигор-аим никак не могла отнести его щедрость за счет этих приношений.

— Что-то много мяса вы купили… Анвар, что ли, велел? — спросила она.

— Нет, — сказал махдум, вешая чалму на деревянный колышек, вбитый в стену, — просто я решил приготовить манты, давно мы их не ели.

Вернулась Рано, умытая, чистенькая. Смущенно взглянув на отца, она села рядом с матерью и стала нежно ласкать крохотные ручки ребенка, сосавшего грудь Нигор-аим.

Салих-махдум снял халат и, подойдя к жене с дочерью, стал перед ними с важным видом.

— Рано, дочь моя, — сказал он наставительно, — ты уже не дитя, пора перестать ребячиться… Что сказали бы люди, если бы увидели, что ты как маленькая играешь с братишками? Слава богу, тебе уже пора самой быть хозяйкой дома… Теперь, дочь моя, ты должна взвешивать свои поступки сообразно своему возрасту!

Рано, покраснев, взглянула на мать и опять стала целовать ручонки малыша.

— Видно, до тех пор не станет взрослой наша Рано, пока не вручите ее будущему хозяину, — сказала Нигор-аим.

От этих слов Рано совсем застыдилась и спрятала лицо на груди ребенка. Салих-махдум, усмехнувшись, направился к двери.

— Встань, Рано, хватит бездельничать, — сказал он, надевая кавуши [10] Кавуши — кожаные калоши. . — Помоги матери — нарежь мясо, почисти лук. Скоро придет брат твой Анвар, приготовьте еду к предзакатной молитве.

Когда отец ушел, Рано подняла голову и посмотрела на мать с шутливым упреком. В ее взгляде не было теперь смущения, вызванного словами матери, — напротив, в нем светилась радость. Ведь в этих немногих словах, которыми только что обменялись родители, прямо говорилось о судьбе Рано — цветка, расцветшего в их саду. «Пока не вручите ее хозяину…» — эти слова Нигор-аим, может быть немножко грубоватые, говорили о том, что у Рано уже есть хозяин. И оттого, что Рано хорошо знала, кто ее хозяин, и готова была на крыльях лететь к нему навстречу, в ее глазах не было ни тревоги, ни смущения, а сияла радость. Фраза: «Скоро придет брат твой Анвар, приготовьте еду к предзакатной молитве», — для Рано была полна глубокого смысла.

Салих-махдум, учитель и имам, с 1230 по 1290 год хиджры [11] 1230–1290 годы хиджры — мусульманского летосчисления — соответствуют 1814–1873 годам н. э. жил, выражаясь в стиле того времени, в «райском городе Коканде» и содержал там школу.

По происхождению Салих-махдум принадлежал к верхушке духовенства — улемам: дед его во времена Алим-хана и Омар-хана [12] Алим-хан и Омар-хан — кокандские ханы, первый из них правил в 1800–1809 годы, а второй — в 1809–1822. занимал должности законоведа и судьи, отец долгие годы был преподавателем в медресе самого Мадали-хана в Коканде. Словом, предки махдума при ханах были знатными людьми, выдающимися должностными лицами. Однако эта слава предков не дотянулась до нашего Салиха-махдума, она оборвалась с казнью Мадали-хана [13] Медресе Мадали-хана — высшее духовное мусульманское училище, основанное кокандским ханом Мухаммедом Али (Мадали-хан), правившим в 1822–1842 годы. . Вот как это случилось.

Тем, кто знаком с историей Кокандского ханства, вероятно, известно, что Омар-хан на склоне лет полюбил совсем юную рабыню. Так как она была несовершеннолетняя, законный брак не мог быть заключен. Омар-хан умирает, не дождавшись исполнения своих желаний, и на престол вступает его сын Мадали-хан. Проходит несколько лет, рабыня становится совершеннолетней и еще в сто раз красивей, чем прежде. И Мадали-хан, сын своего отца, тоже влюбляется в нее. Молодой хан не спускает глаз с этой девушки, выросшей во дворце, но…

Если верить историческим источникам, Мадали-хан долго горит в пламени этой страсти и изнывает от горя, ибо улемы не разрешают ему вступить в брак с любимой, которая, по их мнению, является его мачехой, то есть все равно что матерью. «Правда, ваш отец не сочетался браком с этой рабыней, но он собирался вступить с ней в брак. Поэтому она ваша мачеха, то есть почти мать, и шариат [14] Шариат — мусульманское законодательство. не может разрешить вам стать ее супругом», — так сказали улемы.

Мадали-хан, затаив горе, постепенно начинает снимать старых улемов с высоких должностей и заменять их новыми людьми. Подготовив таким образом почву для достижения своей цели, года через два он вновь обращается к улемам, прося разрешения на брак.

И разумеется, эти новые люди, только что познавшие сладость своего высокого положения, не могут противиться желанию милостивого повелителя. «Религия признает законным только брак, совершенный по шариату, — объявляют они. — Ваш покойный отец говорил, что «хочет вступить в брак», но он не сказал, что «вступил в брак». И значит, вполне уместно и законно вам, повелителю мусульман, сочетаться браком с принадлежащей вам рабыней. Это будет даже, согласно шариату, доброе дело». Улемы дают нужную хану фетву — разрешение, и ставят подписи: «Сын покойного законоведа — такой-то», «сын покойного мударриса [15] Мударрис — старший преподаватель медресе. — такой-то», и скрепляют их своими печатями. И тогда Мадали-хан устраивает пышную свадьбу и достигает своей цели.