Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Махдум ненавидел других учителей, которые, подобно ему, содержали школы, в сердце его всегда жила глубокая обида на конкурентов. При всяком удобном случае Салих-махдум говорил про любого из них: «Какой это учитель! Только отнимает время у детей, толку от его уроков никакого… Недавно несколько его учеников приходили ко мне жаловаться… Моя школа переполнена, вы знаете, но нельзя же, чтобы страдали дети, — пришлось принять их…» Слушатели, конечно, не подозревали истинных причин, которые побуждали его говорить так, а он пользовался любым случаем, чтобы бросить тень на соперника.

У махдума была благообразная внешность: высокий, худощавый, белолицый, с небольшой бородкой. Лет ему было за пятьдесят, в волосах и бороде уже проглядывала седина. Разговаривая с людьми, особенно удивляясь чему-нибудь, Салих-махдум зажимал в руке свою реденькую, но ровную бородку и слегка прищуривал правый глаз; часто в разговоре он произносил «хабба» — слово, значение которого было известно только ему самому, а собеседники и не спрашивали, что оно значит. Вероятно, это было что-то вроде восклицания «хабба-ха-бали!» или «ха-баракалла!», в смысле: «Вот здорово! Молодец!» — чаще всего махдум повторял это, когда был чем-нибудь доволен или обрадован.

Вот мы и заполнили несколько страниц характеристикой махдума, даже позлословили на его счет. И дальше нам придется высказать немало нелестного об этом человеке. Но мы спокойны, потому что ничего не выдумали, написали только то, что говорили о махдуме люди, и дальше так будем продолжать писать. Но одно мы можем сказать о нем такое, что искупает многие его недостатки: как бы там ни было, махдум был учителем, передовым человеком своего времени. Благодаря его стараниям многие кокандцы стали грамотными людьми. Он даже воспитал некоторых людей, которым суждено было занять высокие посты.

Нигор-ханум не была счастлива в замужестве. Сначала бедность мужа, а после, когда он разбогател, его скупость заставили ее проливать немало слез. Но недаром говорится: «Голова женщины — краеугольный камень в доме», — на ней все держится… Ей было сорок лет, из них двадцать пять она промучилась со своим скупым мужем. Она была матерью четырех детей — семнадцатилетней Рано, восьмилетнего Махмуда, шестилетнего Мансура и маленького Масуда, который пока лежал в колыбели. Между Рано и Махмудом у нее были еще двое детей, которых она похоронила.

По сравнению с другими кокандскими женщинами Нигор-ханум оказалась на редкость терпеливой и выносливой женой. Уж кажется, нет на свете матери, которая не была бы готова все простить сыну, однако Мохлар-аим, мать Салиха, не выдержала его скупости, переехала в Маргелан к старшему сыну. Там и умерла. А Нигор-ханум жила стиснув зубы, жила надеждой: «От мужа я ничего хорошего не видела в жизни, так, может быть, хоть дети — дочь моя и сыновья мои — вознаградят меня когда-нибудь за мое терпение». И в самом деле, Рано уже теперь скрашивала жизнь матери, и Нигор-аим наконец поверила, что если пятнадцать ночей в месяц темны и безлунны, то другие пятнадцать могут быть светлыми и ясными.

У бедных людей случается, когда нужда совсем оседлает, какой-нибудь сапожник или поденщик бранит и бьет свою жену, пинает ее ногами. Но стоит тому же сапожнику поесть досыта, если дела у него пойдут хорошо, — отношения мгновенно меняются: супруги мирно беседуют, муж ласково гладит жену по спине, вместо ругани и побоев — между ними мир и любовь. Жена забыла вчерашние побои, вместо упреков — сплошная преданность. «Юсуф и Зулейха!» [26] Юсуф и Зулейха — легендарные возлюбленные. — скажете вы, глядя на них.

Если же мы заглянем в семьи высшего круга, то увидим совсем иную картину. Все сыты, ни в чем нет недостатка, жизнь, казалось бы, им улыбается, но семейные драмы здесь бывают гораздо чаще, они глубже и сильнее, потому что это не временные вспышки, а разногласия, причины которых отыскать труднее. Сапожнику туманит глаза гнев на неустройство жизни — и он срывает зло на жене. Баям вроде бы не на что жаловаться, у них есть все, что они пожелают, — почему же в богатых семьях постоянные скандалы и почему баи обращаются со своими домашними, как с собаками?

Все помыслы нашего махдума были направлены на то, чтобы удвоить каждую полученную денежку. Он существовал не для того, чтобы хорошо жить, а для того, чтобы копить богатство, жил, чтобы приумножить свое имущество. Он не бил свою жену Нигор-ханум, но он ее так притеснял, что это было в пять раз больнее побоев. Махдум скопил уже свыше двухсот золотых — о них речь впереди, — у него было два сундука одежды, полученной от учеников в подарок по случаю окончания школы, но он не только не тратил ни гроша из накопленных денег, не только не давал домашним ничего из подаренного платья, но, как мы знаем, и сам ничем не пользовался, и все-таки даже это можно бы еще как-то простить! Но у Нигор-аим у самой постоянно учились двадцать, а то и тридцать девочек, и весь свой заработок, все, что ей полагалось получить от своих учениц, она должна была отдавать уважаемому супругу. Она не распоряжалась своими деньгами и должна была отчитываться перед мужем в каждой копейке. За это он покупал ей раз в год платье и шаровары из самой грубой бязи. Что же касается ватного халата и летнего камзола, она получала их раз в пять-шесть лет.

Нигор-аим была невысокая женщина с миндалевидными карими глазами, с красноватым цветом лица. Если бы не следы оспы на лице, она могла бы показаться даже красивой. Она была очень мягка в обращении с детьми — и со своими, и с ученицами, только если уж очень рассердится, сдвинет брови и скажет: «А, чтоб тебе засохнуть!» Учениц своих она не притесняла, как махдум, из-за пятничных приношений, но за эту мягкость ее притеснял муж. Она была молчалива, не болтала зря, не смотрела на других женщин свысока, как иные учительницы; обращалась со всеми просто. И женщины, которые любили позлословить о махдуме и посмеяться над его привычками, никогда не сплетничали о Нигор-ханум, говорили о ней в глаза и за глаза одинаково с уважением и жалели, что она вынуждена покоряться такому скряге. «Видно, уж так ей на роду написано», — говорили о ней.

Внешность человека редко соответствует его имени. Я понял это в пору моей заносчивой юности, когда особенно ищешь во всем красоты. Однажды — не то у нас дома, не то еще где-то, хорошо не помню, — зашел разговор о девушке по имени Лола [27] Лола — тюльпан. , об ее способностях к рукоделию. Собеседники были мне людьми близкими, я считал неудобным расспрашивать о девушке, но вопрос — красива ли она — был для меня гораздо важнее ее рукодельного искусства. Мне казалось, что именем «Лола» мог называться только ангел. Лола, думалось мне, должна быть и красива, как тюльпан. И я решил во что бы то ни стало увидеть ее. Увидеть лицо взрослой девушки и в наши дни дело нелегкое, а лет десять назад было еще труднее. Как говорится, «горя в огне ожидания», я бродил по улицам в надежде случайно встретить Лолу. И наконец я увидел ее, когда она шла с кувшином за водой.