Яков Ершов - Подростки

— Понимаешь? — Тамара заглянула Борису в глаза, стараясь узнать, взволновал ли его этот самозабвенный порыв санитарки.

— Понимаю, — чуть слышно прошептал Борис.

— А я как прочитала, — склонилась к нему Тамара, — так аж в груди все зашлось. Думаю: сейчас бы вслед за ней кинулась.

Тамаре стало приятно оттого, что она нашла сочувствие своим мыслям, что наконец-то она может, не таясь, поделиться обуревавшими ее чувствами, своими взглядами на жизнь, своими симпатиями.

— Ты понял что-нибудь? — донимала она Бориса. — Вот это героиня, вот это девушка! Не чета нашим модницам, умеющим только наряжаться и не видящим, не представляющим себе настоящего смысла жизни. А она? Бросилась очертя голову в огонь, лишь бы спасти человека. Представляешь? Человека!

Борису, давно замечавшему какие-то неясные ему странности в поведении своей школьной подруги, показалось, что она слишком возбуждена и несколько преувеличивает значение поступка санитарки. Поэтому он попытался сгладить впечатление от прочитанного:

— Что ж, спасти человека! Это, конечно, верно. Но не надо забывать, что девушка выполняла свой долг. Это ее работа.

— Эх ты! — зло сверкнула на него глазами Тамара. — Долг, работа! По-разному можно исполнять долг и работу. Кто заставлял ее ползти под огнем на «ничейную» землю? А потом, ведь если человек не подает признаков жизни, могла она не надрываться, не тащить его на себе опять же ползком и под огнем. Ведь это не прогулка в парке.

Борю увлек этот казавшийся ему поначалу беспочвенным спор о поступке санитарки. И вовсе не из желания противоречить своему противнику, а скорее исходя из внутреннего убеждения, он сказал:

— И что же? Ведь она напрасно рисковала. Летчик был мертв.

Тамара, казалось, только и ждала этих слов. Тотчас же бросилась она в атаку на своего оппонента:

— Мертв? Ты говоришь, мертв? Она зря рисковала? Эх ты! Читай! Читай, говорю! — И она перед самым его носом трясла газетой, повторяя: — Эх ты! Читай дальше, читай!

Борис вырвал у нее из рук газету, раздражаясь, спросил:

— Где, где читать?

— Вот, вот отсюда: «На другой день…»

— «На другой день, — прочитал Борис, — тот же самый санитар встретил ее обрадованно:

— Ожил! Ожил твой летчик! Зайди хоть посмотри на него!»

Тамара торжествующе бегала вокруг стола.

— Ну что! Взял? «Зря рисковала»! — передразнила она. — А вот и не зря! Вот и спасла человека. Читай дальше!

Кажется, впервые я задумывался над тем, почему Боря всякий раз безропотно подчиняется Тамаре. Она подавляла его своей энергией, напористостью, безапелляционностью суждений. Когда мы оставались одни, он вдруг находил аргументы в споре с ней, пытался задним числом возражать, не соглашаться. Но стоило им встретиться и Тамаре высказать свои суждения, как он капитулировал. Вот и сейчас он безропотно подчинился ее требованию. Читать так читать. Это даже интересно.

— «Так и на этот раз миновала Алексея Решетова смерть.

Героического в судьбе этого человека хватило бы на несколько жизней. Но, чтобы понять Решетова сердцем, нужно вернуться в то горячее время, когда все ребячьи мечты были в небе. «Комсомолец — на самолет!» — так звал комсомол. «Трудовой народ — строй воздушный флот!» — так звала партия. «Все выше, все выше и выше стремим мы полет наших птиц!» — так пела вся страна.

И все мальчишечьи мечты были в небе».

— Послушай! — остановился на этой фразе Борис. — Чего ты так расходилась, расхвасталась? Ведь это вовсе не про вас, девчонок, написано. Тут все про мальчишек. Про нас! Вот послушай: «И все мальчишечьи мечты были в небе». Ну что? Съела?

Тамара с презрением отвернулась от него:

— Болтун ты. Тебя просишь, как человека, почитать, а ты антимонию разводишь. Мне лучше знать, про мальчишек или про девчонок. Я уж десять раз все прочла.

— Зачем же еще читать?

— Чудак! Для тебя! — убежденно произнесла Тамара. — Разве неясно? Ну, не томи меня, читай.

— «И все мальчишечьи мечты были в небе, — повторил Борис фразу, на которой он остановился. — Поэтому сцена, разыгравшаяся в кабинете начальника одного из летных училищ, была довольно обычной по тем временам. Хозяин кабинета с ромбами на петлицах устало убеждал насупившегося, переминавшегося с ноги на ногу паренька:

— Да пойми же ты, Решетов, пойми! Не могу я нарушать порядок. Через год — пожалуйста. Приходи — примем… Что молчишь? Ну объясни ты ему, комиссар, — обернулся он к человеку, который рядом с ним склонился над какими-то бумагами.

Тот поднял голову:

— А знаешь, здесь действительно случай особенный, — комиссар легонько постучал ладонью по папке с документами, — я уж не говорю про рекомендации с работы, из вечернего техникума. Но он ведь по комсомольской путевке… А вот разгадка, что возраста не хватает, — он потряс в воздухе какой-то справкой. — Аэроклуб за несколько месяцев окончил. Не-е-т, тут дело серьезное.

— У них у всех дела серьезные… — генерал заходил по кабинету из угла в угол. Молча. Потом снова комиссару: — Характер у тебя, брат, мягкий… В общем, смотри: отвечать вместе придется. — И тут же засмеялся вдруг облегченно, будто от ненужной тяжести избавился. Обнял Алексея за худенькие плечи и слегка подтолкнул к двери: — Летай, комсомол!..»

Борис читал уже с увлечением. Он забыл и о санитарке, и о раненом летчике, и о споре с Тамарой. Его волновала судьба Алеши Решетова. И Тамара успокоилась, поставила стул поближе и заглядывала в текст из-за Бориного плеча.

— «Диплом об окончании училища через несколько лет вручил Решетову тот же генерал.

— Рад, что не ошибся в тебе, — сказал он и снова, как и в первый день, по-отцовски обнял за плечи. — Хорошо должен летать. И назначение тебе — особое…

Алексей попал в группу летчиков, впервые в стране осваивавших ночные полеты. Летал он на истребителе И-153, который в народе любовно называли «Чайкой».

Утром 22 июня 1941 года Алексей одним из первых взлетел по тревоге. Он вел машину с одной неотвязной мыслью: «Что это? Война или провокация?»

Вот они, самолеты фашистов. С длинными, широко расставленными шасси. С непривычными еще для глаза черными крестами на фюзеляжах.

…Трудно пришлось Алексею в первом бою. Это был яростный бой. В нем Решетов ощутил святые чувства: презрение к смерти и ненависть к врагу. Но и торжество победителя испытал он в эти минуты, когда задымился первый сбитый им Ю-87. Задымился и свалился в беспорядочный штопор.

Было это 22 июня сорок первого года в первые минуты войны.

Так началась боевая жизнь Алексея Решетова. А дальше — вылет за вылетом. И горечь отступления. И, словно бритвой по сердцу, скупые сводки Совинформбюро.

Особенно запомнились воздушные сражения под Валуйками, где он потерял своего боевого побратима Женю Жердия.