Яков Ершов - Подростки

— Послушай, — сказал он каким-то таинственным голосом. — Ты мне нужен.

— Что такое?

— Очень нужен.

— Ну, погоди, я хочу спросить…

— Потом спросишь. Или ребята расскажут, чем тут кончится. А сейчас спешить надо. Оськина выручать.

Я проворчал что-то насчет постоянного Борькиного желания кого-нибудь спасать, но пошел. Во дворе дома, где жили Мухины, мы спустились в полуподвал. У обитой клеенкой двери Боря остановился.

— Тут один тип живет, — брезгливо сказал он. — Да я тебе говорил о нем. Ванька Косолапый. Прозвище у него такое. А занятие подлое. Ребят приучает в трамваях по карманам шарить. Ты подожди здесь. Я сейчас. Только Оськина вытащу.

Он скрылся за противно скрипнувшей дверью. Она неплотно закрылась, и я рассмотрел квадратный стол посреди комнаты. За столом сидел Оськин, а напротив него круглолицый мужчина с рыжей ленточкой усов на мясистой губе. Они играли в карты.

Появление Мухина не смутило Косолапого. Он усмехнулся и, бросая карту на стол, спросил:

— Зачем пожаловал?

Боря не ответил. Подошел, молча взял Оськина за руку:

— Олег, идем отсюда.

— Погоди! — оттолкнул Бориса Ванька. — Он еще не отыгрался.

Мухин решительно встал между Косолапым и Оськиным.

— А если я сейчас милицию позову? — пригрозил он.

— О-о! — ухмыльнулся Косолапый. — Будь ласков, зови! Чего же мешкаешь? Только зряшная твоя затея. С милицией у меня отношения добрые: ни я их, ни они меня. Зато не терплю тех, кто вмешивается в мою личную жизнь и не дает мне отдыхать после трудового дня. Слышишь? — взревел Ванька. — Мотай отселева. А не то выкину! — Он поднялся из-за стола и схватил Борю за плечи.

Тут в комнату влетел я:

— Пустите его! Вы не смеете так…

Косолапый отступил.

— Э! — зло сверкнул он глазами. — Да вас тут целая орава. Свидетели мне не нужны.

Боря, воспользовавшись замешательством Косолапого, потащил Оськина к двери.

— Пошли, пошли, — торопил он.

Мы выскочили во двор.

— Ты чего это? — стал упрекать Оськина Мухин. — Ведь обещал не ходить больше к нему. Слово давал.

Оськин стоял потупившись.

— Не утерпел, — наконец протянул он. — Спытать себя хотел. Попадусь на новом деле или нет. — Приподнял голову и прихвастнул: — Еще ни разу не попадался. Видать, наука у него точная. Да и у меня сноровка есть.

— Брось ты болтать! — осадил его Боря. — Мелешь чушь какую-то! Идем уроки учить.

— Я есть хочу! — простонал Оськин.

— У меня поедим.

Они ушли. А у меня на душе остался какой-то неприятный осадок. Будто прикоснулся к чему-то гадкому и скользкому.

В последнее время все начали замечать — и учителя и ученики, — что с Тамарой творится что-то неладное. Всегда веселая, смеющаяся, общительная, она стала уединяться, бежать от подруг, и все чаще замечали ее одиноко стоящей в коридоре у стенки с грустным выражением на лице. Еще недавно Боря говорил мне о Тамаре: «Она такая уродилась смешливая и озорная». А Светка добавляла: «Смешинка в рот попала». С кем бы Тамара ни встретилась, о чем бы ни разговаривала, нигде не обходилось без ее очаровательной, нежной улыбки. Она словно одаривала всех весельем и счастьем.

Но с некоторых пор улыбка сменилась на ее лице озабоченностью и сосредоточенностью. Ольга Федоровна даже радовалась этому, говоря, что Тома наконец-то взялась за ум и стала серьезнее относиться к занятиям.

И только мы с Борей знали подлинную причину того, почему все реже и реже улыбка задерживалась на миловидном личике Тамары Беловой. Но мы старались не распространяться об этом.

— У нее отец умер, — говорил Боря, если кто-либо приставал к нему с расспросами.

— Но ведь прошло уже два года.

— Все равно. Она его очень любила.

Тамара и правда часто вспоминала об отце. Вдруг скажет: «Это папа меня научил». Или: «Любимая папина поговорка…» Нет, она, конечно, любила и маму. С Борей я не раз заходил к Тамаре. И если Мария Сергеевна была дома, Тома бросалась ей на шею с искренней дочерней нежностью. На какое-то время она оставляла нас, убегала к маме на кухню. Мы все понимали. Им нужно было наговориться.

Как-то я попросил у Томы очень редкую книгу.

— Возьми, пожалуйста, — сказала она.

— А мама тебя не заругает?

— Что ты! Я о таких пустяках у мамы и не спрашиваю. Ей не до меня.

Мария Сергеевна действительно выглядела уставшей, была недовольна собой. Она стала усиленно пудриться и краситься, и в доме постоянно пахло какими-то очень стойкими духами. Тамара видела, что маме тяжело, что ей не до нее, и старалась не надоедать ей своими просьбами и вопросами. Постепенно у нее создавался мир своих мечтаний и представлений. Она научилась обходиться без посторонних советов и самостоятельно решать многие житейские вопросы.

Иногда, зайдя вместе с Тамарой к ней домой, мы заставали у Марии Сергеевны гостей. В таком случае Тамара долго не задерживалась. Она делала вид, что забежала на минутку, хватала какой-нибудь учебник, и мы быстро уходили. Потом долго бродили по парку, и учебник нам очень мешал.

В тот день мы с Борькой отправились на озеро. Решили разведать, нельзя ли там соорудить каток. Каким чудом Тамара нас нашла, никто не ведает. Она прибежала запыхавшаяся и, если б Боря ее не поддержал, наверно, свалилась бы на снег.

— Мама выходит замуж, — сказала она и заплакала.

Я отошел в сторонку. Но Тамара сама меня позвала:

— Что ты, чудак, иди сюда.

Она уже справилась со своей слабостью. И пересказала нам свой разговор с мамой.

«Тамара, ты уже взрослая девушка, — сказала Мария Сергеевна. — Ты должна меня понять. Я не могу жить одна. И ты тоже не можешь без папы. Поэтому я выхожу замуж. Ты знаешь Василия Степановича. Он часто заходил к нам. Мы с ним давние друзья. Сегодня он придет снова и останется у нас. Я хочу, чтобы ты называла его папой. Он милый и добрый человек. И я буду счастлива, если вы подружитесь».

Тамара запомнила эту длинную речь слово в слово.

— Что ж ты ответила? — спросил Боря.

Тамара пожала плечами:

— Что я могла ответить? Сказала: хорошо, мама.

— Может, это и к лучшему, — попытался успокоить ее Боря. — Нормальная семья.

— Не знаю, — ответила Тамара. — Только мне очень жаль маму.

Так началась у Тамары новая жизнь. Василий Степанович был лысоватым, грузным, довольно уже пожилым человеком. Он любил, чтоб в доме была тишина, чтоб никто не тревожил его послеобеденный сон, и Тамара стала реже приглашать к себе подружек, которые прежде частенько забегали к ней, чтобы вместе выучить уроки или просто поболтать часок-другой.

С первого же дня Василий Степанович заявил, что будет поддерживать во всем порядок. Мария Сергеевна и так пережила слишком много, поэтому он не будет ее утруждать и все заботы по воспитанию их дочери (то есть Тамары) берет на себя. Он сам будет ежедневно проверять Тамарин дневник, ходить, когда следует, на родительские собрания и вообще поддерживать связь со школой.