Николай Студеникин - Невеста скрипача

— Кто это, Эдик? — спросила тетка, показывая на Женю пальцем. — Брат… — подсказала она.

— …Женя, — закончил, засмеявшись, Эдик.

Борода у него не росла совсем, ее заменял какой-то зеленоватый пух. Только под носом чернели усики из длинных и редких волосков.

— Поцелуй, Эдик, брата Женю! — скомандовала тетка.

Эдик с готовностью подчинился: подышал носом у Жениной щеки и коснулся ее мокрыми губами. Вытереть после этого поцелуя щеку Женя постеснялся.

А санитар почему-то не уходил. Он с нарочитой скромностью стоял в сторонке, потупившись, как дитя. Толстые его пальцы мяли полу старого пиджака.

— Милости просим с нами посидеть, — покосившись на него, пригласила тетка.

— Спасибочки, — ответил санитар. Он быстро, не ломаясь, сел и снял шляпу, мокрую от пота изнутри.

— Наливай, Женька, — приказала тетка, пододвинув к нему две кружки, эмалированную и пластмассовую, и первая молча выпила, как только он налил.

— Ну, дай вам бог не в последний раз! — пожелал санитар, без стука чокаясь с Женей.

— Закусывайте! — предложила ему тетка.

Эдик уничтожал вареную курицу, пачкая лицо и с хрустом разгрызая хрупкие косточки. Женя поглядел на него и почувствовал, что зябнет.

— И много у вас этих… ну, больных? — поспешно выпив, спросил он у санитара.

— Хватает, — ответил санитар. — Разные… Ваш-то, — кивнул он в сторону Эдика, — тихий! А так всякие есть. От этого дела многие лечатся, — он звучно щелкнул себя по горлу.

— Кушайте, — повторила тетка и пододвинула к санитару бумажку с кучкой вареных яиц на ней.

Крутнув яйцо, санитар осторожно стукнул им по краю лавки, на которой сидел.

— И большие люди есть, — продолжал он, обращаясь к Жене, — инженера… Машины, дачи, оклады тысячные, а лечатся! С этим делом беда…

Тот инженер, с которым собирался драться Вовка Соломатин, встретив как-то Женю в столовой и рассказывая про инженерские заработки, пошутил:

— Давай, старик, меняться! Я тебе свой диплом отдам, а ты мне свой станок и соответственно зарплату. Могу «Спидолу» дать в придачу!

— Нет уж, спасибо, — отшутился тогда Женя. — «Спидола» у меня самого есть. Я ее одной девочке подарил. Отличная девочка, инженер!..

«Какие там тысячи, какие дачи? — подумал он сейчас. — Я больше инженера зарабатываю».

Санитар отколупывал скорлупу. Яйцо ему попалось не совсем удачное, не чистилось, и он, выбрав момент, быстрым движением опустил его в карман пиджака. «Лихо!» — заметив это, подумал Женя.

— Кушайте, — в третий раз предложила тетка и, поджав губы, обняла Эдика за необъятные плечи.

— Спасибо, — ответил санитар. Он взял огурец, потер его между ладонями.

Женя, отвернувшись, заскучал. Санитар, видимо, почувствовал это, да и тетка не повторяла больше свое гостеприимное «кушайте», и санитар встал, промокнув губы тыльной стороной ладони.

— Спасибочки вам еще раз, — сказал он, медленно напяливая шляпу. — Эдика долго не держите, — помявшись, предупредил он, — а то главврач на территории, увидит — скандал…

— Ничего, — ответила тетка, еще крепче обнимая Эдика, — мы его не боимся, вашего главного врача. Я ему диссертацию печатала, — пояснила она, — триста страниц. Специально финскую бумагу доставала…

— Тогда другое дело, — вздохнул санитар. — А посудку-то не выбрасывайте, — просительно улыбнулся он, — лучше вон под тот кусточек! А я завтра подберу. Заработки наши, сами знаете!..

Эдик, как только санитар встал, оставил остатки курицы, поднял плечи вверх-вперед, утопив в них голову, и не мигая следил, как санитар вел по аллее свой велосипед. Велосипед подпрыгивал без всякой видимой причины и тихо дребезжал. Женя во все глаза смотрел на испуганного брата. «Да он же боится его, толстомордого…» — внезапно сообразил он, заглядывая в неподвижные, как у слепого, зрачки Эдика.

— Посуду ему оставляй! — проворчала тетка, вытирая Эдеку губы большим, похожим на полотенце платком. — Так обойдется, без посуды…

— Посуда что! — скривился, как от боли, Женя. — Посуда пустяки! Обижает он тебя? — повернулся он к Эдику. — Обижает? Нет, ты окажи брату Жене: обижает он тебя или как?..

Эдик импульсивно дернулся и, выставив перед собой ладони, как новичок в боксерском зале, заморгал, беззвучно и беспорядочно шевеля губами.

— Отстань от него, Женька! — велела тетка, гладя Эдика по стриженой голове. — Чего пристал? Успокойся, сыночек, — ласково обратилась она к сыну, — брат Женя хороший! Он тебя пожалеет…

— Пожалей меня! — попросил Эдик и, наклонившись, подставил Жене свою тугую, безволосую щеку.

Женя храбро поцеловал брата и, чувствуя, что поцелуя мало, неуклюже погладил Эдика по твердой спине, обтянутой лопнувшим по швам мундиром.

— Мама, он меня пожалел! — засмеялся Эдик, показывая на Женю пальцем.

— Да, сынок, да, — ответила тетка. — Брат Женя хороший!

— Брат Женя… — повторил Эдик и осторожно тронул Женю за руку.

Женя инстинктивно отдернул ее, тут же устыдился этого, мучительно покраснел и, отвернувшись от тетки, сделал вид, что лезет в карман за сигаретами, хотя курить совсем не хотел и утром позабыл купить спички.

— Эдькин ремень на нем, — наливая какао в колпачок от термоса, спокойно сказала тетка. — Себе забрал! А ему, — она задрала полу Эдькиного мундира, — видать, не положено…

— Что ж ты сразу-то?! — Женя вскочил, смял в кулаке сигарету. — Что ж ты?! Я б ему, толстомордому, по тыкве бы насовал! Нашел, скотина, у кого взять! А ты тоже хороша, — обернулся он к тетке, — молчишь! «Кушайте»! — зло передразнил он и отбросил сломанную сигарету.

— Дурак ты, Женька! — ровным голосом возразила тетка. — Несмышленый, прямо ребенок. Убил бы ты его, да? — спросила она, неестественно улыбаясь. — Из-за ремня, да? Человека, да?.. Куда Эдику женихаться! А он, может, снисхождение будет делать, не обидит лишний раз, заступится. Эдик-то не ты, Женька! Не ты…

И она, уткнув голову в мятые газеты, зарыдала — неожиданно и безутешно.

— М-мама… — лепетал могучий Эдик, обеими руками гладя мать по голове.

— Теть Наташ! — неуверенно позвал Женя и отвернулся, чтобы не видеть теткиной жилистой, жалкой шеи, рассеченной поперек полоской загара.

Он подумал, как тетке, наверное, обидно, что вот он, Женька, — не чужой, конечно, человек, племянник, но не сын, — здоровый парень, нормальный человек, а Эдик, ее Эдик, сын, плоть ее и кровь, — неизлечимо больной, с разумом трехлетнего ребенка… Что они с Эдиком ровесники, Эдик месяца на три постарше, могли бы в школу вместе бегать и в армию призваться в один год. Или, может быть, Эдик поступил бы в институт, а в армию бы не попал. Ходил бы сейчас, помахивая портфелем, как те ребята, с которыми чуть не получилась драка тогда, на вечере… А то и жениться бы успел, нарожал бы детей, тетке внуков, и ругалась бы она с невесткой, и подставляла бы под внуков горшки… Черт знает, как все было бы прекрасно, не заболей тогда Эдик этим менингитом…