Николай Студеникин - Невеста скрипача

И Женя почувствовал себя виноватым — в том, что не он тогда заболел, будто болезнь должна была обязательно выбрать кого-то из них двоих, что остался здоровым забалдуем и просидел на теткиной шее, на этой вот тонкой шее, на которую сейчас избегает смотреть, до самой армии, да еще обижался, поросенок, что тетка не хочет купить ему велосипед и не позволяет сузить брюки, как требовала тогдашняя мода…

Плакать тетка перестала так же неожиданно, как и начала. Выпрямилась, высморкалась, отвернувшись в сторону, и сказала властно:

— А ну, ешьте, братья-разбойники!

«И она о том же думала», — догадался Женя.

Потом братья, исполняя теткин приказ, ели. Сваренные вкрутую яйца, которые — мордастому санитару не повезло — чистились удивительно легко. Мясистые помидоры, готовые лопнуть, разбрызгивая сок, и маленькие малосольные огурцы, хрустевшие на зубах, как сахар. Женя допил густое, теплое вино, которое пачкало кружку, и съел серое суповое мясо, от которого отказался привередливый Эдик.

Тетка вытирала большие мятые груши салфеткой и протягивала их сыну — по одной. Эдик шумно чавкал. Струйки сока текли по его подбородку и капали на страницы старых «Огоньков». От сока страницы слипались. Эдик разглядывал иллюстрации и, тыча пальцем в фотографии своих ровесников, радостно сообщал: «Тетя, дядя!»

Женя, с состраданием глядя на его восторги, вспомнил вдруг об открытке, купленной в гостинице перед заходом в ресторан — она же красивая, хоть и без дядь и теть, — и протянул ее Эдику — на, красивая! Но открытку проворно перехватила тетка. Повертела, внимательно рассмотрев театральные колонны и мельком недописанный текст, и вернула открытку Жене.

— Свинья ты, Женька, — сказала она, — нашел чем разбрасываться! Она-то ждет небось, эта… — она снова заглянула в текст, — Клава твоя!

— Знаем, как они ждут, ученые! — самодовольно возразил Женя. — Служил я с одним малым, городской, между прочим, парень, из культурной семьи… — И он начал одну из тех своих историй, которые успели надоесть тетке еще тогда, когда Женя, демобилизовавшись, приехал домой.

— Мама, часы надо! — перебив Женю, неожиданно сказал Эдик и показал на свое правое запястье. — Часы хочу!

— Куплю, сынок, — вздохнув, пообещала тетка, — обязательно куплю! Вот получу зарплату…

— Жаль, я свои в спецовке забыл, на работе, — сказал Женя, чувствуя прилив родственных чувств. — Отдал бы, не задумался! Пускай носит! Разве жалко?

Тетка с силой наступила Жене на ногу, но опоздала — Эдик уже смотрел на брата с надеждой.

— Брат Женя купит часы! — закричал он, радостно оглядываясь вокруг и притопывая ногами.

Никого, однако, рядом не оказалось, и разделить радость было не с кем. Совсем близко от беседки, подбирая невидимые крошки, прыгали беззаботные воробьи. Эдик грустно опустил голову на мощной, как у борца, шее и обиженно надулся.

Посидели еще немного. Тетка подносила ко рту Эдика какао, но он упорно отворачивался — не хотел. Он долго ерзал на лавке, потом встал, прижал к груди кипу расползавшихся «Огоньков» в потертых обложках, сказал, ни на кого не глядя:

— Я пошел, — и пошел.

Даже не оглянулся.

— Куда ты? — с опозданием встрепенулся Женя. — Эдик!

— Не трогай его, — остановила Женю тетка, — не надо! Надоели мы ему, — вздохнула она. — А раз надоели, уйдет, ничем его не удержать. Пошел хвастать, что брат Женя часы купит! Забудет, конечно, потом… Давай и мы тронемся. — Она поднялась. — Пора уж!

В изрядно похудевшую сумку она сложила посуду и то, что осталось несведенным, а измятые, в пятнах, газеты, над которыми рыдала, свернула в большой ком.

— Выбросишь, — сказала она и пошла вперед, склонившись набок, хотя сумка стала совсем легкой.

Женя ткнул ком подальше, чтобы не увидели, и заспешил за теткой, оглядываясь на белый, но мрачный дом, за тяжелыми дверями которого скрылся Эдик. Женя чувствовал на сердце непонятную истому. Под ногами скрипел крупный белый песок. По-прежнему кто-то играл на баяне. Несложная мелодия хватала за душу, и Женя совсем расстроился.

Посреди громадной клумбы, на самой ее вершине, среди пышных цветов, стоял, наклонившись, больной в легкомысленном жокейском картузике с пластмассовым козырьком и в байковом халате, застиранном до белизны на швах. Куцые полы халата касались лепестков, и цветы покорно кивали, будто с чем-то соглашаясь.

— Юноша, — выпрямляясь, окликнул Женю больной, — курить случаем не имеешь? Угости, сделай доброе дело!

«Это Клавка говорила про добрые дела», — с обидой вспомнил Женя и, остановившись, похлопал себя по карманам.

Больной, лавируя на цыпочках, как кавказский танцор, — вместо кинжала старая столовая ложка с налипшей на ней землей, — спустился на дорожку. Халат и впрямь походил на черкеску, только кальсоны с оторванными завязками, торчавшие из-под пижамных штанов, и тапочки, обутые на босу ногу, портили его вид.

— «Шипка», болгарские, — пояснил Женя, протягивая пачку. Почти полная, она все равно успела расплющиться в кармане и была теплой.

— О, болгарские! — одобрил больной. Он сунул ложку, как суют очки, в нагрудный карман халата и стряхнул землю с ладоней. — А хороший у братьев-славян табачок! — мечтательно заявил он. — Я его в сорок пятом попробовал, в Бургасе, как сейчас помню! На коробке царь Борис, так себе мужик, ничего особенного, но табак… После моршанской-то махорочки!

— А у меня и спичек нет, — пошарив в карманах, виновато сказал Женя.

— Это ничего, пустяки, — ответил больной. — Спичками мы разживемся…

— А возьмите всю пачку, — неожиданно предложил Женя. — Берите, берите! — повторил он, видя, как нерешительно мнется больной. — Вам нужней. Я… обойдусь.

— Спасибо, юноша, если так, — ответил больной, сдвигая на затылок свой картузик, и взял пачку. — Спасибо!

Картузик оказался на резинке. Сдвинутый, он сморщился и стал походить на захватанный носовой платок. Только синтетический козырек продолжал весело блестеть — никакая грязь к нему не приставала.

— Ладно, — сказал Женя, застеснявшись собственной щедрости, — побегу я. Я вас приветствую! — прокричал он на прощанье.

Догоняя тетку, которая тяжело брела по аллее, Женя оглянулся. Больной снова стоял на клумбе, среди веселых цветов, и ковырял землю ложкой. Блеклый халат свисал с его спины, как попона с усталой, костистой лошади.

— Поберегись! — звонко крикнули за спиной, и Женя отскочил в сторону.

Его обогнал маленький велосипедист, ехавший на взрослом велосипеде «под рамку». Шины, под которыми шуршал песок, оставляли два следа — один глубокий и сравнительно прямой, а второй слабый, вившийся вокруг первого, как очень сильно растянутая спираль. Женя узнал велосипед санитара и сплюнул в сторону, в цветы.