Павел Калебин - Настоящие деньги

«Нет, определенно, Фредди Меркьюри заслуживает новой кассеты! А стоит она… — вздохнул Валька, — почти треть моей технарской степухи — девять рублей! Вот если бы нарисовать сейчас не трояк, а, к примеру, десятку — по-настоящему, не акварельками, а какими-нибудь специальными красками, да так, чтобы в палатке звукозаписи ни одна продавщица не заметила бы подвоха…» Вот тогда и импортную кассету на 90 минут можно будет купить, да еще рублишко останется на пиво и мороженое.

Да, именно такое странное сочетание: пиво и мороженое! В Вальке — несмотря на то, что он уже второй год после наступления совершеннолетия брился, не брезговал спиртным, покуривал, да и почти сформировался как хотя и не высокий, но крепенький широкоплечий мужичок, — где-то внутри все же еще жил ребенок, продолжающий ждать праздника…

«ПОДДЕЛКА ГОСУДАРСТВЕННЫХ КАЗНАЧЕЙСКИХ БИЛЕТОВ ПРЕСЛЕДУЕТСЯ ПО ЗАКОНУ», — прочитал Валька на оборотной стороне взятого в качестве натуры трояка. Правда, содержание надписи ничуть его не насторожило. Лишь озадачило: как такие меленькие буковки вывести кисточкой? Он отыскал в ящике письменного стола красный карандаш, тонко заточил его лезвием и старательно переписал буквы. Отвел листок с эскизом трехрублевки подальше от глаз: сойдет!

«Нет, но почему же именно трояк?» — снова задался вопросом Валька. Странная просьба! Да и сам ее автор, этот их новый сосед по коммуналке, не менее странен. Одна внешность старика чего стоит! Длинноносый, с серыми пышными бакенбардами и такой же седой, но все еще довольно кудрявой шевелюрой, — он был похож на постаревшего Пушкина, каким того рисовало Вальке воображение. И фамилия у старика была довольно странная…

Борис Аркадьевич Кранц — так звали нового жильца коммунальной квартиры. Хотя, пусть юному соседу он и годился в дедушки, у Вальки язык не поворачивался употреблять в обращении к нему слово «дед». Дядя… Дядя Боря — и никак иначе! Проворный такой дядечка: щупленький, лицо в морщинах, а глазки из-под кустистых седых бровей смотрят живо, оценивающе так, будто фотографируют. Валька даже не особо удивился, когда узнал потом, что работает их сосед фотографом. Уж на пенсию давно пора, а он все трудится. Молодец!

До вчерашнего дня, правда, особо и не общались они. Так, «здрасьте, дядь Борь», «здрасьте». То чайники на плиту одновременно поставят, то еще какая-нибудь надобность чуть ли не сведет их лбами на неизменном месте встречи соседей, коим в коммунальной квартире являлась кухня. Но вчера Валька занял плиту вовсе не чайником…

Кранц, выйдя на кухню, удивленно шевельнул бровями. На конфорке пыхтело видавшее виды ведро, в котором обычно кипятили белье, а возле него, как опытная прачка, стоял его юный сосед, с сосредоточенным выражением лица макавший что-то в этом ведре белой скалкой. Вся кухня при этом буквально пропиталась неприятным запахом хлорки.

— Никак, стирку затеял? — полюбопытствовал старик.

— Круче, дядь Борь, — ответил Валька и, высунув от старания язык, еще раз макнул скалкой нечто, булькающее в ведре.

— Ну, уж не кашу же ты на хлорке варишь?

— Не… — Валька загадочно улыбнулся и шепотом поставил в известность соседа: — Джинсы варю, дядь Борь.

— Джинсы? — удивился тот. — Это что, портки никак?

— Угу.

— И на кой же ты их варишь? Да еще с хлоркой!

— Чтоб по моде вышло, — просветил Кранца Валька. — Сделаю из своих старых джинсов варенку да загоню одному лоху.

— Как это… варенку?

— Очень просто. Скрутил джинсы, обмотал проволокой да в воду с хлоркой. Ща, покипятятся еще чуток, и будет, как фирмА.

— Хм… — озадаченно хмыкнул дядя Боря. — Все одно представить тяжко, что у тебя получится.

Валька пропел:

— «Если долго мучиться, что-нибудь получится!» — и пояснил: — Мода такая теперь, дядь Борь. Просто вытирать джинсу теперь не актуально.

— От чего вытирать? — не понимал старик.

— От краски, — улыбнулся его юный сосед. — На коленях, там, на заднице… Однотонность, она, дядь Борь, убивает. Как хаки. Цвет такой, — пояснил он, тут же пропев из «Нау»: — «Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки…»

— Да уж… — вздохнул Кранц, — хаки… — глаза его вмиг утратили свою внешнюю живость — казалось, старик перенесся в какой-то другой мир, подальше от мира сего.

— Да я ща покажу вам, дядь Борь! — вернул его в настоящее голос с юношеской хрипотцой. Валька выудив скалкой из ведра бесформенный, исходящий едким паром, мокрый сверток и шлепнул его в загодя поставленный на полу белый эмалированный таз.

— Ну и лепеха! — усмехнулся старик.

Валька присел и нетерпеливо, обжигая пальцы, распутал проволоку, после чего, взявшись за лямки для ремня, осторожно приподнял джинсы.

— Во! Ну как, дядь Борь?

Тот продолжал улыбаться.

— Прям как из этой… Ну? Сам понять должен…

— Так это они еще мокрые, дядь Борь, — Валька слегка потряс штаны. — Просушить как сле… — он осекся, заметив, что из заднего кармана «варенок» торчит краешек чего-то, явно забытого в джинсах перед погружением тех в ведро. Кусочек тонкого красного картона или, может быть, ткани…

Валька мгновенно побледнел.

— Не может быть… — прошептал он, доставая двумя пальцами из кармана то, что осталось от… — Комсомольский билет! — всхлипнул Валька, вытащив на свет хорошо прокипяченный вместе с джинсами в хлорке документ, от которого, по сути, осталась лишь одна красная обложка с трудом угадывающимся на ней профилем Ленина.

— Вот те и хаки… — с сочувствием вздохнул Кранц. — Как же ты так, паря?

— Не знаю… Я уж и забыл, когда в руках-то его держал, нам ведь штампики о взносах не каждый месяц, а в конце семестра стравят… — начал оправдываться Валька перед соседом, будто перед комсоргом технарской группы. — Вот беда-то, а!

— И что же теперь тебе будет за это?

— Да уж будет, — Валька, отпустив джинсы обратно в таз, безвольно присел на табурет.

— В мои времена за подобное люди жизни себя лишали! — припомнил Борис Аркадьевич.

Валька невесело улыбнулся:

— Это в ваши времена, дядь Борь. А теперь это всем по фигу. Перестройка ж! Но… все равно, некстати. Ох, как некстати, а! Мне ж в армию скоро, дядь Борь. Приписали в погранку. И куда ж теперь без комсомольского? В стройбат?

— А скоро в армию-то?

— Через месяц.

— И что, отсрочки тебе разве не положено? Ты ж учишься.

— Не, дядь Борь. Я ж после десятого в технарь поступил. А если среднее образование есть, то никаких отсрочек. Такой закон вот идиотский!

— Печально, юноша.

— Уж куда печальнее, — вздохнул Валька. — За месяц билет этот чертов могут и не восстановить. Да еще комсоргия наша краснозвездная залупиться может, какой-нибудь испытательный срок назначат… Эх, плакала моя погранка! — безнадежно махнул он рукой.