Павел Калебин - Настоящие деньги

Как заговоренная! Словно какая-то неуловимая глазом асимметрия скрывалась в полуовалах цифры, а он никак не мог уловить ее.

Израсходовав пять альбомных листов, Валька махнул рукой: «А что, собственно, я надрываюсь? Как получится, так и получится! Не в магазин же мне этот трояк тащить…»

Как ни странно, но после такой мысли рука будто сбросила с себя доселе сковывающую ее движения перчатку. Вжик-вжик кисточкой, и троечка готова! Нормальная такая, ровненькая… Валька даже улыбнулся.

Дав рисунку время высохнуть, он подретушировал кое-что в нем карандашами и, захватив с собой, поспешил показать соседу.

Однако на стук в дверь ему никто не открыл. Старик куда-то запропал. Может, спит? Но тут Валька вспомнил, что сосед наказал ему посетить его ателье завтра, а по поводу сегодня ничего не говорил. Кто знает, может он и ночевать в своей комнатке не собирался? Такое часто бывало. Очевидно, у Кранца где-то имелась любовница. А что? Любви все возрасты покорны. Тем паче, язык не поворачивался назвать фотографа стариком в общепринятом смысле этого слова. Так, немолодой джентльмен. Пушкин на пенсии!

На следующий день, как только в техникуме закончились занятия, Валька поспешил на Ревпроспект. Фотоателье, где работал Кранц, встретило Вальку приветливым звоном колокольчика, что подал голос при открытии двери со стеклянным окном. Переступив порог, молодой человек увидел маленький холл с напольной вешалкой, парой стульев и зеркалом. Дальше, за зелеными шторками, виднелась тренога с фотоаппаратом. Кто-то возле него суетился. Бросив взгляд на вешалку, Валька заметил на ней мужской плащ и сделал логичный вывод, что Борис Аркадьевич в данный момент занят с клиентом.

Парень сел на стул, поставил на колени спортивную сумку, и стал рассматривать стенд с фотографиями красивых женских лиц, которые, очевидно, некогда были запечатлены товарищем Кранцем. Если судить по снимкам, дядя Боря был мастером своего дела. Фотохудожником!

Вскоре клиент ушел. Поднявшись со стула, Валька приблизился к шторкам и тихо позвал:

— Дядь Борь?

Ответом ему были тишина. Он немного отодвинул одну из шторок и позвал громче, с недоумением оглядывая пустое помещение:

— Борис Аркадьевич?

Того нигде не было видно. Что за чудеса? Не испарился же он! Однако тут же неведомо откуда послышался его слегка приглушенный голос:

— Сей момент, сей момент!

Валька невольно посмотрел на потолок, скользнул взглядом по углам зала — хозяина голоса нигде не наблюдалось. Но тут его внимание привлекло колыхнувшееся черное полотно, закрепленное на одной из стен. А вслед за этим из-за него показалась взъерошенная голова Кранца, как-то странно щурившегося глаза.

— А, Валюшка! — узнал старик соседа. — Как вовремя ты пришел. Только вот собрался пленку для проявки доставать, — показал он глазами на закрепленный на треноге «Зенит». — Да так жалко — она ведь не до конца еще добита у меня. Несколько кадров осталось. Ну-ка, садись вон на стульчик, я тебя и щелкну.

— А трешка-то, дядь Борь? — спросил Валька, похлопав рукой по висевшей на плече сумке.

— Какая еще трешка? — не сразу сообразил старик.

— Как какая? Рисунок, который вы меня вчера попросили нарисовать. Три рубля.

— А, — улыбнулся Кранц, — три рубля! Как же, как же. Ну, засвети-ка, что у тебя там получилось?

Валентин достал из сумки альбомный лист, на котором зеленела нарисованная трехрублевая купюра.

— Целый альбом у меня ушел на то, чтобы изобразить ее, — посетовал Валька, протягивая рисунок фотографу.

Тот взял его из рук юноши, внимательно рассмотрел.

— Гляжу, ты выбрал оборотную сторону. Пошел по легкому пути… И что? Говоришь, была какая-то трудность?

— Да так, — вздохнул Валька. — Трешка мне никак не давалась. Цифра. Линии плавные, а у меня будто рука не выворачивается, чтобы так кистью мазнуть. И размеры трудно было выдержать. То верхняя часть заметно маленькая, то нижняя меньше верхней выходит. Какая-то прям заколдованная цифра, дядь Борь.

Старик улыбнулся.

— Но ведь получилось?

— Ну, — скромно улыбаясь, пожал плечами Валька, — получилось вот.

— Молодца! — похвалил его Кранц, небрежно бросая рисунок на небольшой столик возле треноги. — А теперь, давай, садись…

Валька послушно примостился на краешке стула на фоне белого экрана. Что-то щелкнуло. В лицо тут же ударил яркий свет софитов. Но, как ни странно, глаза он не слепил. Очевидно, углы освещения были заранее выверены так, чтобы клиенты не щурились, глядя в объектив фотоаппарата.

— Внимание, — предупредил фотограф, — замер. Снято! — возвестил он, поднимая на миг голову от фотоаппарата. — Теперь еще разочек.

— Зачем? — удивился Валька.

— Так принято, — просветил его Кранц. — Каждый кадр у нас всегда дублируется. Вдруг ты, к примеру, моргнул? — он вновь склонился над фотоаппаратом, но в этот момент послышался звук дверного колокольчика, заставивший Бориса Аркадьевича отвлечься от съемки.

— Кого это еще там принесло? — пробормотал он.

И, словно в ответ на его вопрос, кто-то громким развязным голосом крикнул из холла:

— Эй! Есть кто живой?

Вслед за этим зеленые шторы дрогнули и на пороге зала возникла габаритная фигура широкоплечего парня в синем спортивном костюме и кожаной куртке, наброшенной поверх олимпийки. Челюсти незнакомца активно трудились над жевательной резинкой, выделяя на его лице крепкие боксерские скулы. Нос у него тоже был такой… спортивный: словно приплюснутый от пропущенного кулака. Парень был старше Вальки лет на пять.

— Я — Пахом, — представился «спортсмен». — От Чеботаря. Ты фотограф? — обратился он к Кранцу, протягивая тому небольшой газетный сверток. — Велено передать это. А еще на словах кой-чего… — парень многозначительно покосился на Вальку, давая понять, что для чужих ушей это «кой-чего» не предназначено.

— Сей момент, Пахом, — немного насмешливо ответил ему Кранц. — Ступай пока в «темную», вон туда, — показал он глазами на занавешенный черной тканью вход в фотолабораторию. — Сейчас я клиента отпущу, тогда и поговорим.

Пахом пожал плечами и, ставя ноги, выбрасывая в стороны колени, будто он крутит педали несоразмерного его габаритной фигуре маленького детского велосипеда с педальками на переднем колесе, направился туда, куда ему было сказано. Когда его фигура скрылась за черной ширмой, Кранц подмигнул сидевшему с открытым ртом Вальке:

— Ну-с, вьюноша, продолжим?

Валентину едва удалось прогнать со своего лица удивленное выражение. «Надо же, какие личности захаживают к маленькому фотографу! Не иначе из рэкетиров! — подумал он. — И чего у этих “быков” может быть общего со стариком?»