Любен Каравелов - Повести и рассказы

Подведя итог всем этим разумным размышлениям, Нено от всего сердца и всей души решил толстеть, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Конечно, и это решение было принято не без борьбы. Когда Неновица однажды коротко и ясно объявила ему: «Молчи, слушай и не спорь», он, как-никак, почувствовал маленький, невинный укол самолюбия.

Но это длилось недолго. Через некоторое время жена без всяких церемоний натянула поводья, вернула его к домашним обязанностям, и он пошел ровным шагом, не брыкаясь и не кусаясь, так как душа его не желала ничего, кроме тишины и спокойствия.

Из всего изложенного явствует, что Николчо получил воспитание исключительно под руководством матери, которая старалась привить ему одно-единственное правило: что каждый разумный человек должен разбогатеть и жить, ни в чем не нуждаясь, а бедность не стоит ломаного гроша. Эта идея внедрялась в молодое создание с помощью всяких сказочек, советов и примеров, взятых из жизни.

Когда Николчо стукнуло семь лет, его отдали в школу, поручив попечениям знаменитого тогдашнего казанлыкского педагога, умевшего учить не только грамоте, но и церковному пению. Звали эту знаменитую персону просто учитель Славе. Весь город знал его под этим наименованием. Однажды из Пловдива пришло письмо, адресованное: «Сладкогласнейшему господину кирию Славе»; оно было доставлено отцу Ивану Славею; но его христолюбие рассердился и заявил: «Я не сладкогласнейший, и зовут меня Иваном. Письмо адресовано учителю». Говорят, будто это было сделано не по ошибке, а с определенным умыслом: письмоносец, человек ехидный, решил подшутить над батюшкой и его сладкогласием, которое к моменту возглашения «Со страхом божиим» становилось похожим на хрюканье. И в Казанлыке есть насмешники! Но как бы то ни было, а сладкогласнейший Славе принял чорбаджийское дитя с распростертыми объятиями, дал ему новый букварь, на котором стояло: «(перекрестись и с божьей помощью) а, б, в, г, д» и т. д., а затем велел ему поцеловать толстую руку отца и похожую на пшеничную булочку белую ручку матери.

— Не бейте его, господин учитель! — попросила нежная мамаша, пошевелив бровями. — Он у меня единственный!

— Не наказывайте слишком строго, — поддержал арбуз, тяжело вздохнув.

— Я колочу только лапотников, — с достоинством ответил учитель. — Кому нужна палка, а кому и слова довольно. Не беспокойтесь! От Стоянова парнишки никому в городе житья нет, а я его до сих пор пальцем не тронул. Чорбаджийских детей бить нельзя. Не будь чорбаджиев, бедняцкие дети так и оставались бы неотесанными. Кто об учителях заботится? Чорбаджии. Кто поддерживает храмы божии? Чорбаджии. И ежели мы начнем бить чорбаджийских детей, так какими глазами будем глядеть на них, когда они вырастут и сами чорбаджиями станут? Что же, мы, учителя, о двух головах, что ли?

После этих убедительных заверений нежные родители вернулись домой, а Николчо остался в рассаднике знаний — читать по складам и набираться уму-разуму. Он делал такие успехи, что через четыре года, то есть в тот момент, когда мы застаем его за общипыванием чужих гусей и ловлей воробьев, знал уже и «Помилуй мя, боже» и «Верую». Поведение его точно так же было достойно всяческого уважения. Несмотря на свой юный возраст, Николчо уже разбирался во взглядах матери и учителя на многие предметы и захотел играть среди своих однокашников точно такую же роль, какую отец его играл среди казанлыкских граждан, а мать среди кумушек и свах.

Но наблюдалось ли сколько-нибудь существенное психологическое сходство между отцом и сыном? Ни малейшего. Если Нено с Неновицей были ленивы и неподвижны, то дитя их отличалось живым, деятельным характером. Если Нено с Неновицей были благоразумны и любили тишину и спокойствие, то сын их принадлежал к числу сумасбродов и жаждал приключений. Наконец, если родители думали только о том, как бы побольше скопить, то сын стремился расточать. Словом, единственное сходство между родителями и ребенком заключалось лишь в том, что все трое любили задирать нос, говорить повелительным тоном и требовать от окружающих почтительного отношения и преданности, как будто эти душевные движения — нечто вроде свежей брынзы!

Таково было детство нашего героя. В следующей главе я расскажу о его юности.

— Пойди ко мне, милый, пойди, сынок! Сядь вот сюда… Я ему покажу, как бить чорбаджийских детей! Не плачь, детка! Я скажу папе, чтоб он тебе желтый поясок купил, — говорила нежная мамаша, гладя своего ягненочка по головке.

— Никогда эти мерзавцы спокойно спать не дадут, — произнес вулкан, потирая себе подбородок. — Только заснул… И приснилось мне… Постой, постой!.. Что же мне приснилось? Ага, приснилось мне, будто ты превратилась в медведицу и пляшешь перед конаком… И поводырь у тебя — цыган… А я сижу с полицейским и пью с ним водку. А Иван водку принес?

— Вот она, — ответила чорбаджийка.

— Налей-ка мне.

— Папка, дай мне водки, — промолвил наследник.

— Ты еще мал. Не пей водки. Кто водку пьет, тот не будет порядочным человеком. Только бездельники водку пьют, — принялся читать наставление Нено.

— Я хочу пить водку и стать таким, как ты, — ответил сын.

— Да разве я бездельник? — спросил отец, ущипнув сына за шею.

— А зачем водку пьешь? — возразил сын.

— Я большой, а ты маленький, — ответил отец.

— Разве маленькие бездельники хуже больших?

— Экий плутишка! — промолвил отец и велел жене налить остроумному оратору водочки.

— Выпей, сынок, выпей, милый!.. Коли душа просит, выпей малость… У нас водка не как у других. Ею и цариц потчевать можно.

Тут мамаша налила водки в один из тех бокалов, которые до распространения цивилизации носили название винных, и подала его своему дитятке.

— Подлей водички, — сказала она.

— Без воды вкусней, — возразил Николчо, выпил, два раза причмокнул и отдал бокал матери, которая следила за действиями сыночка с таким умильным выражением, какое обычно появляется у мамаш, когда они слышат похвалы своему ребенку.

Вот как жили эти два счастливых существа, готовившиеся к тому, чтобы, оставив потомство, увеличить человеческий род. Вот как жили эти два жирных сердца, надеявшиеся вырастить порядочного, любящего свою родину сына, который успокоит их старость. Наконец, вот как жили эти два гражданина, пользовавшиеся уважением простых смертных, игравшие важную роль в казанлыкской истории и собиравшиеся оставить по себе славное имя…

А Николчо рос себе да рос. Розовая водочка, выпитая им в саду, оказала чудное действие на его характер: в тот знаменательный день у него возникло желание с особой энергией продолжать начатое, доказав родителям, что скопленный ими капитал у него не залежится… Прежде всего Николчо постарался найти себе товарищей, так как даже казанлыкская розовая водка требует веселой компании и приятной беседы. Но, как уже сказано, Николчо был очень похож на своих родителей, которые задирали нос, говорили с малоимущими высокомерно и презирали голых и босых. Это очень важное обстоятельство нередко ставило нашего героя в затруднительное положение.