Любен Каравелов - Повести и рассказы

— Оседлай мне лошадь, — приказал он слуге и поглядел в окно.

— Куда едете? — осведомился слуга.

— Не твое дело, — сердито ответил доктор. — Сам ты найми извозчика и приезжай в Пловдив. Я буду ждать тебя там. Собери все мое барахло и вези туда.

Через несколько минут доктор уже мчался верхом по полю и вскоре благополучно достиг ближайшего села.

— Вот тебе и розовая водка! — ворчал он, боясь оглянуться. — А ведь как чудно пахнет, проклятая!.. Чтоб им никогда больше роз не видать… Чтоб и корень самый засох. Чуть мне голову не оторвали!.. И учитель Славе тоже хорош. Пей ее с английскими каплями, говорит. Вот тебе и английские капли. Голова будто гиря чугунная… Как бы погоню за мной не послали!.. Господи боже, святой Никола, избавьте меня только от этой беды — слово даю: капли розовой водки больше в рот не возьму.

Ах, черт бы ее побрал, эту казанлыкскую розовую водку! Поверьте мне: ее либо сам дьявол выдумал, либо колдун какой. Пьешь ее — не можешь оторваться. Аромат, прозрачность, вкус ее вспоминаешь — и во сне чарки, бочонки, фляги да воронки снятся. А заговоришь об ее источнике и происхождении — позабудешь о делах, мыслями в розовых садах да котлах потеряешься и голова твоя превратится в сито, сквозь которое пловдивские дамы кисель процеживают…

Давайте и мы с вами оставим, наконец, эту гадость, сядем под ивой и посмотрим, что делают Николчо и его приятели: ведь начинает уже смеркаться. После того как эти три надежды казанлыкского будущего осушили одну флягу, перед ними предстал сын Гусейна-кузнеца, пользующийся большой, хоть и не особенно похвальной популярностью среди более опытных представителей казанлыкской молодежи. Если вы спросите у кого-либо из наших образованных юношей о характере и нравственном уровне этого еще молодого человека, они расскажут вам множество поучительных историй, поведав о разных геройских подвигах, совершенных им в этом городе и вполне отвечающих прогрессивным запросам самих повествователей. Если же вы спросите о его поведении у его родных и старых турок и болгар, то получите ответ, который заставит вас заткнуть уши и бежать за тридевять земель в тридесятое царство. В самом деле, сын Гусейна водился только с «маменькиными сынками», которые спят, чтобы пить, едят, чтобы пить, и живут, чтобы пить. Он сразу снюхался с Николчо: они друг другу понравились, друг в друга влюбились и пошли вместе шататься по улицам и полям. Рыбак рыбака видит издалека, — говорят умные люди.

— Из этих двух парней толку не будет, — говорили старики, качая головой. — Ежели в реке или болоте не утопятся, то обязательно на виселицу попадут. Раненько начали выпивать да по кофейням и корчмам шататься! И чего только Нено глядит? Ну, Гусейнов сын — сирота, его некому обуздать. Но как же можно Ненову-то молодцу горячих не всыпать?

— Таких надо в сумасшедший дом сажать да на голову холодную воду им лить. Ведь пьяница хуже сумасшедшего, — говорил Али-ага, поглаживая бороду. — Будь моя власть, дал бы я им по пятьдесят палок, они бы у меня запах розовой водки позабыли. А потом из города прогнал бы их, чтоб не пакостили. Паршивую овцу — из стада вон: ведь она других перезаразит. Да и самому Нено палок двадцать по пяткам дать бы. Этакую орясину вырастил, а вожжи распустил! Ну на что нужны такие отцы!

Вот как расценивало Ненова наследника общественное мнение, несмотря на то, что на взгляд чадолюбивой мамаши другого такого, как Николчо, не найти и что чорбаджийским сынкам надо многое прощать.

Теперь посмотрим, что произошло под ивой.

Веселая компания, пополнившаяся еще несколькими городскими бездельниками, продолжала распивать розовую водку, закусывая миндалем, до первых петухов, и когда большинство, еще не дошедшее до последнего градуса, решило вернуться в город, двое остались храпеть на траве, бесчувственные не только к словесным увещаниям, но и к крепким кулакам обладавшего разносторонним опытом, а также, по его собственному выражению, луженым желудком Христо. После долгой борьбы, отчаянных усилий и пассивного сопротивления эти два участника пиршества были оставлены на волю божию, а остальные двинулись в город.

— Завтра вечером надо сделать не так, — сказал Христо, размахивая руками. — На тощий желудок нельзя. «Не одолеет голодный Корнелий красавицу Раду…»

— Во-во-водку н-нельзя-я пое-е-вши пить… Мы ведь не русские… — промолвил Николчо, шатаясь во все стороны.

— А почему не пить вино? — спросил Христо.

— Вино пускай могильщики да попы пьют. Что мы — лягушки, что ли? — послышались протесты.

— Завтра вечером надо будет парочку барашков зажарить. И цыган позовем, — сказал Христо, подскокнув.

Компания согласилась. В это время юноши уже дошли до города и стали прощаться: одни пошли налево, другие направо, третьи вперед. Николчо, сын кузнеца и Христо остались одни.

— Какого черта мы не захватили с собой фонарь? Ежели нас задержит ночной караул, наша пирушка нам боком выйдет, — сказал сын кузнеца.

— Пойдем туда и возьмем Нонин фонарь, — захохотав, ответил Христо.

— Куда это «туда»? — спросил сын кузнеца.

— Идите за мной — увидите.

Через несколько минут трое приятелей остановились перед маленьким домиком и тихонько постучали в дверь… Вокруг стояла мертвая тишина; месяц озарял’ стену противоположного дома, сияя во всем своем величии; миллионы звезд сверкали на небе; с поля веял ночной ветерок. Больше ничего.

— Возьми камешек и кинь в окошко, — сказал Николчо, уже начавший приходить в себя.

Христо поднял камешек и кинул им в оконное стекло. Через несколько минут сквозь щель калитки послышался тихий женский голос, с величайшей осторожностью осведомившийся:

— Кто там?

— Отвори, — ответил Христо, постучав по калитке указательным пальцем.

Калитка открылась, и триумвират вступил в храм Венеры.

Матушка хаджи Христина, монахиня, проповедует, что Казанлык — город исторический, божественный, так как древний рай, в котором жили дедушка Адам и бабушка Ева, находился не между Тигром и Евфратом, а между Старой рекой, Баятом и Кайнарджей. Это ясно, как божий день, хоть госпожа Евдокия и говорит, что неверие — великий грех и что ко всему, сказанному в библии, которая написана премудрым Соломоном, должно относиться с почтением.

— Ну скажи, пожалуйста, почему Старая река Старой рекой прозывается? — спрашивает хаджи Христина, чавкая так смачно, что порой даже язык ее выскакивает из своего гнезда.

— Оттого Старая река Старой рекой прозывается, что она старей Кайнарджи и Баята, — отвечает госпожа Евдокия, улыбаясь при этом масленой улыбкой, которая свойственна всем умным, знающим людям.

— А почему Кюль-боклук [92] Кюль-боклук — буквально — сплошная дрянь (турецк.) . Кюль-боклуком называется? — опять спрашивает хаджи Христина.