Любен Каравелов - Повести и рассказы

— Послушай, Танка, скажи мне, пожалуйста: когда вы будете резать свою серую свинью, так деда Хаджи позовете отведать? Я слышал, вы ее все кукурузой кормили, а от этого свининка больно вкусна. Люблю я свиной шашлык.

— Хорошо, дедушка Хаджи, мы тебя позовем шашлык кушать, — отвечает девочка, устремляя на него полный надежды взгляд.

— Хе, хе, хе, «позовем»! Все так говорят, когда абрикосы нужны, а получат — позабудут дедушку Хаджи.

Затем Хаджи Генчо снова роется в памяти и вспоминает, что однажды у Стаменовых зарезали индюка.

— Почему не позвали меня, когда индюка зарезали, которого орехами кормили, а? Как раз еще вам тогда красного вина привезли? Позабыли? А я помню…

— Мы, дедушка Хаджи, индюка на заговенье резали, а тогда гостей не зовут. Да ты и сам бы не пришел.

— Ну вот, ну вот, знаю! Вы нарочно прежде не зарезали его, а дождались заговенья, чтоб дедушку Хаджи не звать! Ну, а вино привезли, тогда почему не позвали? Скажи, почему?

Девочка молчит.

— Что ж ты молчишь, плутовка? Видно, не хотели! Ну, запомни же и матери скажи: дедушка Хаджи, мол, дал мне абрикосики только затем, чтоб и ты его не забывала. Понимаешь?

После этого Хаджи Генчо идет в свой музей, где в шкафах, ящиках и сундуках хранятся все его редкости. Взгляните: по стенам тянутся полки; на них разложены разные разности. Каждый предмет обязательно во что-нибудь за вернут, одет, завязан, имеет свое определенное место и свой номер, а иногда — как, например, хвост кота — снабжен надписью, содержащей необходимые пояснения. Под номером первым лежит топор, завернутый в клеенку; под вторым — мотыга; под третьим — пила; дальше — разные тарелки, миски, баклаги, графинчики, рюмочки, горшки, медная посуда, кувшины, — да мало ли что еще: всего не перескажешь. Нужно заметить, что в эту комнату Хаджи Генчо не пускает даже свою жену.

— Как впустить ее сюда, когда она из чужой семьи, — говорит Хаджи Генчо. — И прожорлива: лопает, будто акула. Всех пускать, так ничего не останется.

Хаджи Генчо завертывает немножко абрикосов в бумажку, написав на ней: «Син абрикосы отдать господину Стоимену Таралежу. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. От Хаджи Генчо». И подает сверток девочке, которая дожидается за дверью.

Хаджи Генчо — человек сильной воли и твердого характера. Никогда этот Кралевич Марко не падает духом. Никого не боится, никого знать не хочет, ни перед кем шапки не ломает. Попробуй кто сделать ему назло, обидеть его или над ним посмеяться, — отомстит, ей-богу, отомстит! Раз купил он ослицу и послал сына куда-то по делам; тот сел и поехал. Едет мимо дома дедушки Вылко. А дедушка Вылко был большой шутник; сидит он у своих ворот — видит: сын Хаджи Генчо едет. И спроси его:

— Куда это ты, Найден, свою мать погоняешь?

Приехал мальчик домой — плачет, что его обидели. Рассвирепел Хаджи Генчо, как кабан. На другой день продал ослицу цыганам и купил осла, потеряв на этом целых тридцать грошей, да и говорит сыну:

— Ну, сынок, садись теперь на осла, поезжай мимо Вылкова дома. Ежели дед Вылко увидит тебя и спросит: «Куда своего отца гонишь?», ты скажи ему: «Гоню, мол, к твоей жене».

Сын в точности исполнил отцовские указания, и с тех пор дедушка Вылко больше уж не шутил над Хаджи Генчо.

Вот почему копривштинцы остерегаются Хаджи Генчо, а ребята — те боятся его, как чумы. Увидит он, что они играют в орехи, — эта невинная детская игра уже не дает ему покоя, раздражает, тревожит его. Подкрадется к ним, как кошка, поднимет палку и закричит:

— Где вы взяли орехи, пострелы? А?

— Мне мама дала с Неделчо поиграть, — отвечает мальчишка с покрасневшим от холода, как свекла, носиком.

— А мне папа дал пять пар [12] Пара — монета. , и я купил орешков у Петра Митрова, — говорит другой, в косматой отцовской бараньей шапке.

Хаджи Генчо схватит первого за ухо, потянет вверх и начнет, улыбаясь, ему выговаривать:

— Ты, песий сын, орехи у матери украл? Так, что ли? Говори правду!

— Нет, дедушка Хаджи, нет. Я не крал, право, не крал. Ай, ай, дедушка Хаджи! Я никогда не краду. Мне мама орешки дала, а папа деньги. Ой, ой, дедушка Хаджи, больно. Ай, ай, ай, больно, больно!

— А зачем же я тебя треплю, песий сын? Для того и треплю, чтоб больно было. Понял?

Произведя такую же операцию и над другим мальчиком, он пойдет дальше, веселый и довольный тем, что научил ребят уму-разуму и посеял семена благонравия в их сердца.

Впрочем, он не всегда наказывает мальчиков. Например, в светлое христово воскресенье или на рождество он не только не трогает чужих ушей, но даже других учит, что никого не нужно бить, потому что Христос воскрес.

— Христос воскрес, — говорит Хаджи Генчо. — Правда, любовь и мир воскресли. Теперь драться грешно.

Вся хитрость тут заключается в том, что в эти праздники каждый из ребят приносит ему, как своему учителю и наставнику, каравай, крашеные яйца, четвертинку водки и другие гостинцы. Приняв подношение, он потреплет мальчика по щеке и промолвит:

— Ну, расти, сынок, до потолка.

Но привычка подчас берет верх над разумом, и Хаджи Генчо иной раз, забыв, что праздник, возьмет да и потянет за ухо мальчишку, не принесшего ему каравая, а между тем осмелившегося играть, бегать по улице, бить с товарищами яйца, да еще не выучив наизусть «Христос воскресе» и «Ангел вопияше».

Хаджи Генчо любит рассказывать обо всем подробно. Как-то раз он поехал с дядей Петром в Карлово. Проезжают они через село Клисуру; попросил он своего спутника немножко подождать на дороге, тронул коня и скрылся в одной из кривых и узких клисурских улиц. Через некоторое время он вернулся, держа в руке пустой мешок.

— Где ты взял этот мешок? — спросил дядя Петр.

Хаджи Генчо стал рассказывать историю мешка и рассказывал ее до самого Карлова: он сообщил, где была куплена шерсть, где она была настрижена, где выкрашена и так далее. Дядя Петр размышлял о своих торговых делах и очень невнимательно слушал все эти откровения. Приехали приятели в Карлово; дядя Петр опять спрашивает Хаджи:

— Ты мне так и не сказал, бай Хаджи, откуда у тебя мешок?

Этот вопрос возмутил Хаджи Генчо.

— Что же? Выходит, тебе от Клисур до Карлова собака брехала?

Хаджи Генчо — большой любитель строиться. Редко проходит год, чтоб он не пристроил к дому какого-нибудь нового помещения, а еще реже случается, чтобы какой-нибудь сосед не подал на него в суд за то, что этот «нечестивец» вывел навес своей крыши на его двор. Но все эти судебные или, вернее, соседские распри обычно кончаются тем, что строеньица Хаджи Генчо остаются стоять, распластав крылья над чужими дворами, и соседские куры благословляют Хаджи Генчо за то, что этот «добрый человек» устроил им пристанище, где они могут спокойно укрываться со своими цыплятами от дождя, жаркого южного солнца и других неприятных явлений природы.