Лео Перуц - Иуда «Тайной вечери»

— Как сама жизнь? Смешно, право слово! Я вижу всего лишь мешанину густых мазков краски и чуток лака.

— Гляди, Манчино. Аккурат вовремя явился. Раз ты, как осел, коснеешь в своем заблуждении, пускай он нас рассудит. Он не органист и не живописец, но когда читает стихи, весьма близок и музыке, и живописи… Эй, Манчино!

Бехайм потихоньку погружался в дремоту, больше от бестолковых и утомительных для него людских разговоров, нежели от выпитого вина, однако, услыхав имя человека, которого ждал с таким нетерпением, мгновенно взбодрился и посмотрел по сторонам. Манчино стоял чуть пошатываясь, точно был слегка навеселе, и шапкой махал приятелям, что позвали его к своему столу. Бехайм встал. И когда Манчино с ленивой грацией двинулся через зал, то и дело останавливаясь перекинуться словечком-другим со знакомыми, Бехайм с вежливым, едва ли не почтительным поклоном заступил ему дорогу.

— Доброго времяпрепровождения вам, сударь, — начал он. — Я ждал вас и, коли не возражаете, хотел бы кой о чем потолковать.

Манчино мрачно взглянул на него. Не поймешь — то ли он видел в немце удачливого соперника, то ли просто назойливого человека, который будет изводить его своими глупостями.

— Тогда, сударь, выкладывайте, что желаете сказать! — после секундного раздумья решительно проговорил Манчино и, оборотившись к молодым людям, которые избрали его судьей в споре о том, какому из искусств — музыке или живописи — следует отдать пальму первенства, сделал им знак подождать.

— Во-первых, — объяснил Бехайм, — я хотел пригласить вас за мой стол и, коли вы еще не ужинали, быть моим гостем.

— Увы! — воскликнул Манчино. — В недобрый час я родился на свет. Запоздали вы с вашим лестным предложением, ибо час назад я в избытке набил себе брюхо хлебом и сыром. А раз такое могло произойти, значит, я у Господа в немилости. Хотя что тут удивительного, когда по жизни я иду, влача тяжкое бремя грехов?

— Это, — сказал Бехайм, и думал он вовсе не о немилости Господней и не о бремени грехов, а о сыре, — не помешает вам осушить со мною кувшинчик-другой «вино санто», которое подает здешний хозяин.

— Да, — заметил Манчино, усаживаясь за Бехаймов стол, — вы нашли то самое слово, способное обнадежить совершенно отчаявшегося, даже обреченного гореть в аду. Эй, хозяин! Не мешкая иди сюда и слушай, что изволит приказать этот господин!.. Но все ж таки, — он опять обратился к Бехайму, вы явно ждали меня не только затем, чтобы угостить «вино санто»?

— Мне очень хвалили вас как человека, на которого можно твердо рассчитывать в сложных обстоятельствах, — объяснил Бехайм. — Ваше здоровье, сударь!

— И ваше! — откликнулся Манчино, чокаясь с немцем. — Да, кое-кто имеет обо мне такое суждение, а кое-кто, напротив, считает, что пора мне отойти от дел и оставить их другим, ибо в мои годы я, дескать, всего-навсего тусклый огарок, который от любого дуновения может потухнуть. Но как бы там ни было — я к вашим услугам.

— Странно, — задумчиво произнес Бехайм. — Вот сижу я сейчас напротив вас, и мне кажется, нет, я просто уверен, что уже встречал вас много лет назад. Ваше лицо не из тех, которые легко забыть. Помнится, было это в Бургундии или в Провансе, летом, я с бокалом вина сидел на улице перед постоялым двором, и тут на дороге появились солдаты, четверо копейщиков, двое справа и двое слева, а посредине арестант, которого они вели на виселицу, и этот арестант были вы. Однако ж на лиходея вы совсем не походили, шагали с гордо поднятой головой, будто к герцогу на пир.

— Во сне, — невозмутимо сказал Манчино, — я часто вижу, как стою под виселицей и тучный священник протягивает мне для поцелуя серебряный крест. Но вы ведь, наверно, пришли не затем, чтобы слушать мои сны. Сделайте милость, говорите, что вам угодно.

— Ловкому, умному и опытному человеку вроде вас не составит труда выполнить мой заказ.

— Дело может быть трудным и опасным, — заметил Манчино, — даже, — он понизил голос до шепота, — может вступить в противоречие с законами герцогства, но меня это не пугает, все зависит только от вашей щедрости, потому что я, как вам известно, не наделен земными благами. В ближайшие дни меня, правда, ждет кой-какая работенка, которую надо непременно сделать, так что времени маловато, но коли мы сговоримся… Сами ведь знаете, да и в Евангелии сказано: нужно быть готовым оставить лодку и сети свои ради благого дела.

— Стало быть, к делу! — негромко произнес Бехайм. — Мне сообщили, что ваш кинжал, — он поглядел на оружие за поясом у Манчино, — прямо-таки творит чудеса и не раз уже вразумлял упрямцев, которые ничего не желали слушать.

— Это верно, — подтвердил Манчино и любовно погладил кожаные ножны. В этом искусстве он весьма преуспел и, пожалуй, достоин звания доктора или магистра.

— В таком случае, — сказал Бехайм, — мне остается лишь подыскать парочку монахов, которые изъявят готовность помолиться за спасение его души.

— За спасение души? Вы меня недооцениваете, сударь. Вы же не хотите отнять у этого человека жизнь, хоть он и упрямец. В моем ремесле есть, конечно, такие, чей нож не знает правильной меры. От неумения убивают почем зря, а от этого сплошь одни неприятности. Нет, сударь, я не таковский. Мой кинжал знает меру.

— Значит, по-вашему, если использовать мягкое средство, скажем, влепить по мерзкой роже, можно заставить этого негодяя…

— Ну, нечто подобное он у меня и получит. В самую меру, — обнадежил Манчино. — Не сомневайтесь, все будет как надо.

— Вот и отлично, — сказал Бехайм. — Поступайте с ним по вашему усмотрению. Хотя мне, признаться, куда приятней было бы увидеть Боччетту с петлей на шее и чтоб язык у него на плечо свисал.

Мгновение царила тишина. Манчино поднял голову и устремил взгляд на Бехайма. Оловянный кубок он, не донеся до рта, снова поставил на стол.

— Будете назначать ему меру, так не мелочитесь, — продолжал немец. Учтите, сколько натерпелись от этого Боччетты и я, и другие люди. Честь по чести вложите ему ума, чтобы вперед нет-нет да и вспоминал обо мне.

Манчино не моргая глядел в пространство и молчал.

— Теперь вам известно, чего я желаю, — сказал Бехайм, — и надо полагать, насчет Боччетты мы договорились. Остается узнать ваши условия. Ведь даром такую работу не делают. Скажите же, какова ваша цена.

Манчино по-прежнему молчал.

— Назовите мне вашу цену, — повторил Бехайм, — и назначьте, какую часть суммы желаете взять авансом. Остаток получите, как только выполните заказ. Полагаю, вам известно, что я плательщик аккуратный, а коли надобно, могу назвать уважаемых в городе людей, которые это удостоверят.

Манчино вздохнул и, покачав головой, откинул волосы со лба.

— Как я сказал с самого начала, для этакой работы у меня нет времени. О своих делах тоже не грех подумать, за меня их никто не сделает.