Георгий Караславов - Дурман

Несколько лет счастливой жизни, которую она прожила вместе с Минчо, были как будто только для того, чтобы зло этого проклятого мира обрушивалось на нее со всей силой. Иногда ей приходила в голову мысль о втором замужестве. Ей было стыдно думать о новом браке, но вот поди ты, эта мысль все-таки вопреки ее воле. И, сама того не желая, она невольно увлекалась этими странными видениями. В ее сознании образ Минчо смешивался с образом какого-нибудь знакомого вдовца, но она быстро приходила в себя. Ей казалось, что Минчо войдет в ее комнату и ласково погрозит ей пальцем. Что она ему ответит? Он не осудит ее, не рассердится, но его доброта ее ужасала. Второго такого, как Минчо, ей не найти. Лучше и умнее его нет никого не только в селе, но и во всей околии. Только Пете! Он весь в отца, такой же умный и добрый! Но и его могла отнять свекровь. Она баловала его, покупала ему конфеты, пекла печенья, жарила ломтики хлеба в масле. Ребенок набрасывался на эти лакомства. А потом снова бежал к матери. Только однажды он забыл о ней, когда старая привезла ему из города резиновые сапожки. Как завороженный, не мог он оторваться от сияющего подарка и весь день не отходил от бабки.

Но почему она хотела отнять у нее ребенка?

Тошка часто задумывалась над этим. И решила: „Просто по злобе“. Но сердце все же обжигало сомнение: „Неужто только ли поэтому? А может, есть еще что?“ Димо намекал ей на какое-то имущество, но Тошка не очень-то поняла, о каком имуществе шла речь и причем здесь она. Может быть, ее сердило, что Тошка была бесприданницей и жила на чужих хлебах? Это сомнение еще крепче засело у нее в голове, когда и Иван начал хмуро посматривать на нее. „И его на меня науськала“, — мелькнуло у нее в голове, и эта догадка привела ее в отчаяние. Несколько раз она пыталась заговорить с ним, чтобы проверить свое предположение. „Хотя бы он не сердился на меня“, — горячо молила она бога. Ивану было явно не по себе: он ходил по дому как потерянный и подозрительно присматривался к ней, избегая прямых взглядов. Значит, что-то неладное у него на душе, — решила Тошка. А потом предположение превратилось в уверенность. Выбрав удобный случай, она спросила, вроде бы это не имеет к ней отношение:

— Пете спрашивает, отчего ты на него сердишься?

— С чего это он взял? — усмехнулся Иван неловко, но в его улыбке было что-то виноватое. — Просто мне нездоровится… Не знаю, что со мной…

— Голова болит?

— Нет, знобит… и голова побаливает…

„Обманывает“, — сказала сама себе Тошка.

И Иван это понял. Весь вспыхнул, даже уши покраснели. Тошка была неглупа, он это знал. И ее вопросы разбередили рану. Душа болела у него за нее, за брата, тяготило это невыносимое положение, но он не знал, что делать. С одной стороны, он упрекал себя за то чувство лютой неприязни, которое влила в его сердце безжалостная рука старухи-матери, а с другой — не в силах был примириться с мыслью, что часть их имущества отойдет невестке. А то, что она возьмет полагающуюся ей долю, не вызывало никакого сомнения. „Возьмет! Еще как возьмет!“ — повторял он, все более ожесточаясь, и в глазах его мелькали злобные огоньки, и бегали, как у вора на ярмарке. Тошку они словно обжигали. Почему он так пристально смотрит на нее и в то же время словно боится раскрыться? А то вдруг уйдет в себя и мечется из угла в угол. Ясно, что в доме что-то происходит, ей начало казаться, что ее затягивают в какую-то зловещую черную паутину. Ее подло отговорили. Но кто бы это мог быть? Она не выходит из дому, ни с кем не встречается. Может, тетка распустила язык? С нее станет. Шляется по деревне и болтает о свекрови и Иване. И вдруг у нее словно открылись глаза. Конечно, это она! „Ах, ты мерзкая балаболка! Ну, подожди! Сейчас пойду к ней и так отчихвощу, век будет помнить, как за меня заступалась… Да и ей ли заступаться!.. Еще не так давно Минчо грязью поливала, а теперь лезет со своими заботами…“

Несколько дней Тошка только об этом и думала. Просто ей хотелось причину их домашней неурядицы приписать ненавистной тетке. И если это так на самом деле, она Христом богом поклянется, что ни о чем с теткой не говорила, это она сама плетет невесть что. Свекровь и Иван успокоятся, в доме все пойдет на лад, как прежде… Но вдруг Тошка похолодела: „А если это старая настроила Ивана против нее?“

Время шло, но в доме все было по-прежнему. Тошка не находила себе места, таяла на глазах, как свечка. Платье висело на ней, как на вешалке, она едва передвигалась на ослабевших ногах. Соседки провожали ее удивленными глазами, качали головой сокрушенно и шептались: „Совсем с тела спала, а ведь какая красавица была!“ А какая-нибудь любительница помолоть языком нет-нет, да и плеснет масла в огонь: „Чертоломит с утра до вечера, а пожевать нечего“! — Да не от работы это, сестрица, вставит другая, — старая ведьма, свекруха, ей жизнь заела…

И начинались суды да пересуды о разделе, о ссорах, о стычках с Марелой.

Одна только Тошка не могла понять истинной причины неприязни свекрови и Ивана, почему они бросают на нее такие злобные взгляды. Да и работы по дому было по горло, головы некогда поднять, где уж там видеться с людьми да перекинуться словечком. Когда же выпадала свободная минутка, старая тут же находила ей заделье, не сиди, дескать, сложа руки. И гости к ним не захаживали. Может, люди своими делами заняты, а, может, по какой другой причине, но за все это время к ним на порог никто ни ногой. Одна только Кина заглядывала через день, через два. И все время вертелась около Тошки со своими притворно ласковыми разговорами.

— Как ты похудала, дочка, — начала она однажды с преувеличенным сочувствием в голосе. — Что ты все задумываешься, живой о живом должен думать, мертвого не воротишь… Ты еще молодая, у тебя все впереди…

Тронутая ее сочувственным тоном, Тошка все же отрицательно покачала головой.

— Ты мне головой не мотай! — рассердилась Кина. — Чего тебе не хватает? Молодая, собой красивая, еще найдешь свое счастье…

Тошка вздохнула:

— Было у меня уже счастье, тетушка.

— Ну и что? Теперь так и будешь сидеть бобылкой?

— Что же мне делать?

— Да, дочка, и ты права: еще не знаешь, на какого человека нарвешься. Редко кому повезет… Недаром говорится: „Замуж — не напасть; лишь бы замужем не пропасть“. Боже упаси и помилуй… Вот смотрю на сватью Дафину и думаю: дал господь в первый раз, так и должно быть. Уж не так и плохо ей было, да решила во второй раз пытать счастье. Вот и попытала. Да ведь и откуда бабе знать, что ей писано. В людях мужик как мужик, а дома — пес злющий. Ему что говори, что не говори… Изуродовал всю, и теперь и вовсе из хаты выгнал; бедная, без родимого угла осталась…

Кина выкладывала всю эту историю, а сама глаз не спускала с Тошки. Но Тошка совсем замолчала. Сначала она не могла понять куда метит тетка, и ответила просто, как родной матери. Но потом догадалась, в чем дело, и внутренне содрогнулась: „Так быстро? — с грустью подумала Тошка, — и к чему завела она этот разговор?.. Может, пришла сватать за какого-нибудь своего родственника?.. Неужели кроют какие-то планы?.. Но и матушка тоже здесь замешана, без ее ведома тетя не станет вести такие разговоры…“ И невольно отмахнулась от этих мыслей, словно от осиного роя: „Нет, нет! Еще и полгода не прошло после его смерти!“