Георгий Караславов - Дурман

Что будет с домом, с имуществом, как будет жить мать, если его долго продержат? А если Тошка замуж снова пойдет, что станет с матерью-старухой? С кем она останется? Кто ей поможет?.. „Дядя Проданов? — спрашивал себя Иван и сам же себе отвечал: — Нет, не пойдет она к нему. Давно они не ладят между собой. Да и снохи его — змеи подколодные… Может, к тетке Кине? С ней у нее вроде хорошие отношения, да в доме-то у них все скандалы да склоки… Сами едва друг друга терпят, а тут мама еще… Нет, и туда нельзя. Что же делать?“

У Ивана была двоюродная сестра в Дылбок-Вире, дочка старшей тетки. Тетку он не помнил, она вышла замуж там За хорошего человека, в хороший дом попала. Но счастье ее было коротким: умерла при первых родах. Мужа убили в турецкую войну под Адрианополем. Двоюродная сестра осталась круглой сиротой, но родители ее были люди состоятельные, и она удачно вышла замуж, жила с мужем отдельным домом, в полном достатке. Старая к ним может переселиться. Было у нее двое детей, вот старуха и пригодится: за домом присмотрит и детей будет нянчить. Да и в тягость им не будет: сколько их земля ни даст, все одно горло прокормит. „Тяжко будет старой в чужом доме, но что поделаешь…“

И, решив, что это единственный выход, что мать сможет найти приют у своей племянницы в Дылбок-Вире, Иван вздохнул с облегчением. Словно камень с груди свалился. Остался только страх перед неизвестным, перед допросами, пытками, несладкой жизнью в полицейских участках и тюрьмах… Куда их сейчас повезут, что будут с ними делать? „Всыпят нам по первое число, по всему видно, — поеживался Иван, но тут же сам себя подбадривал: — Ну, велика важность! Не горшок же я, чтобы треснуть — выдюжу!“

— Чего нос повесил? — подмигнул ему Димо в сумраке пыльного подвала.

— Ничего.

— Табак есть?

— Есть.

— Давай закурим.

Иван сунул руку в карман штанов, вытащил скомканный обрывок газеты, подсыпал табаку и подал Димо. Скрутил и себе толстую цигарку, ударил огнивом и закурил.

— Ты поосторожней, — обернулся к нему Димо, — смотри не подожги бумаги, а то сгорим, как мыши…

Иван посмотрел на сваленные в угол папки с канцелярскими бумагами и отрицательно покачал головой.

— Тебя обыскивали? — спросил вдруг Димо.

— Нет. Прямо из дома сюда. А тебя?

— И меня не обыскивали, — Димо помолчал, подумал и произнес: — Это хорошо.

— Почему? — с надеждой в голосе спросил Иван.

— Дак, это тово… значит, дело не такое уж важное.

— Как не важное?

— Я так смекаю: поканителят нас немного… чтоб припугнуть больше — и все.

— Кто же это нам устроил? — гневно сверкнул Иван глазами.

— Мало ли у нас доброхотов, — усмехнулся Димо.

Иван лежал на земле, прислонившись к пыльной бумажной куче, нервно курил, потом вскакивал и начинал шагать от стены до стены. Он никак не мог успокоиться, страх и тревога не отпускали. Кто знает, может, и правда, никуда их не повезут: подержат и выпустят… Как ему не терпелось поскорее вырваться на свободу, в этом подвале ему не хватало воздуха… Сейчас люди свободно расхаживают по селу, занимаются своим делом, и никто им не мешает… А как хорошо сейчас в поле?? Кое-где еще пашут, бросают последние зерна в землю, издалека доносится звук топора, а где-то собирают кукурузные стебли… Туман уже поднялся с земли, солнце слегка припекает, кругом пусто, но так приятно на душе… Иван все это видел, все это стояло у него перед глазами, и боль, незнакомая до сих пор боль человека, заключенного в стенах тюрьмы, сжимала сердце…

До сих пор ему все сходило с рук, его прикрывал брат Минчо. Что ни случилось, брали брата, он за все отдувался. А об Иване и разговор не заходил, словно он был ни при чем: Минчо за все отвечал. Иван привык, что их общий груз тащил на своих плечах старший брат. А теперь… вдруг все по-другому… Вот, сидит он здесь всего полчаса, а кажется, прошел уже целый год. Случалось ему просидеть полдня в их домашнем подполье — мало ли чего придется по хозяйству, — когда одно принеси, другое подправь, но там время текло незаметно, было не тяжело и не противно. А здесь его словно схватили за горло, заткнули нос и рот… Хотелось расправить плечи, вздохнуть широкой грудью, раскинув руки.

— До каких пор нас будут здесь держать! — не выдержал он наконец и с ненавистью посмотрел на запертую дверь.

— Подожди, браток! — спокойно произнес Димо, но в голосе его была легкая насмешка. — Рано кипятиться начал.

— Хоть бы сказали что!

— Скажут, скажут, не бойся, — покачал головой Димо, посматривая на него с тонкой усмешкой. — Сказать-то скажут, да потом и тебя кое о чем попросят рассказать…

Иван остановился, в глазах его мелькнул испуг. Он все понимал, только не мог понять, почему Димо говорит о таких вещах спокойно и насмешливо.

— Тебя спрашивать не станут, тебя по головке погладят, — попытался он уязвить Димо, задетый его насмешкой.

— Мокрый дождя не боится, — ответил ему Димо, продолжая улыбаться, — мне не впервой. Я уже по этой дорожке ходил.

— Ну и я пройду, — хотел подхватить его шутку Иван, а вышло нервно и раздражительно. Ему показалось, что Димо смотрит на него как на струсившего мальчишку. Это его вконец рассердило. Он стиснул зубы, сел на прежнее место и снова прислонился к бумагам… Но Димо в общем, в общем-то прав в своих подначках; надоел он ему со своими страхами… Ну, ничего, он увидит еще…

Димо встал, слегка поразмялся, походил по подвалу, потом подошел и присел к Ивану.

— Слушай, — в его голосе уже не было и следа прежней насмешливости, он звучал строго и серьезно. Иван встрепенулся. И в тишине полутемного подвала потекли теплые напутственные слова…

Под вечер две женщины вошли в город. В сотне шагов впереди шли арестованные. Они попросились, чтобы вместе идти, но стражник не позволил.

— Не положено… Я в ответе, — нахмурил он брови. — Старосту надо было раньше попросить.

Под зданием околийского управления бабы долго вертелись, не зная, что дальше делать, советовались, с чего начать. Наконец Вела решилась:

— Пойду прямо и спрошу, что тут такого?.. Моего мужа заарестовали ни за что ни про что, а я молчать буду… Как раз!

— А если ругаться начнут? — с испугом уставилась на нее Марела. — Тут ведь сватьи Марийки Димитр служит… Его спросим, он тутошний человек, ему лучше знать…

— Ничего он не знает… Надо прямо к начальнику.

Между казармой и канцелярией постоянно сновали стражники, чиновники, арестанты. Носили баки с едой, судки и миски, хлеб.

Бабы стояли у железной ограды и ждали. На них посматривали со двора, но никто не останавливался, никто не спрашивал, что им нужно, кто они такие. Им хотелось обратиться к какому-нибудь стражнику, и только они соберутся с духом, как он уже пройдет мимо. Наконец рядом с ними остановился толстый полицейский, вроде околоточный, окинул их с ног до головы взглядом и важно спросил: