Георгий Караславов - Дурман

— Вы чего ждете?

— Задержали тут наших… Моего мужа, а у нее сына, — залепетала Вела, смущенная неожиданным появлением полицейского.

— Хотим к начальству… попросить… — пришла в себя и старуха, просительно заглядывая ему в глаза.

— Зачем вам начальник, о чем просить хотите?

— Узнать чтобы. За что их арестовали и долго ли держать будут…

— А кто они такие? Уж не те ли, что по убийству Георгия Ганчовского?

Обе женщины так и ахнули, испуганно переглянулись.

— Те самые, — глухо подтвердила старая хриплым голосом, — Дак ведь… Ганчовский-то жив?

— Да вроде жив… Так говорят, — кивнул околоточный спокойно.

— Так ведь его другой убивал, а наших-то за что? — пришла в себя окончательно Вела. — Или как что в селе не так, все наших хватают, все мы виноваты…

— Не знаю, — пожал плечами полицейский. — Из Пловдива приказ пришел. Взять под стражу… Следователь, значит, будет расследовать, — пояснил он.

Бабы чуть не зашатались. Следователь… До этого момента они все еще надеялись, что все выяснится здесь, в городе… А теперь…

— Да за что же их?.. Они-то в чем виноваты? — заплакала старая.

— Да вы не бойтесь, — сказал околоточный, явно сочувствуя. — Допросят их и отпустят. Ганчовский указал на них, дескать, и они на него напали… Ничего страшного, не станут их держать… Это я точно знаю…

Он важно подчеркнул свою осведомленность в таких делах, но бабам теперь стало легче: они знали точно, что ни Иван, ни Димо в этом деле не замешаны.

— Дак почему же их-то заарестовали? Ведь Мангалов на него с топором кидался, — не унималась старая.

— Раздоры у них какие-то были… Ганчовский заявил, что это ваши науськали на него этого… Мангалова… — Околоточный снова глянул на Велу и погладил усы.

— Науськали! Наши науськали! — забормотала, как в бреду, старая. — Сам довел человека, а теперь ему другие виноваты… Почему землю у него отнял, а?

Полицейский снова пожал плечами, усмехнулся и, слегка, наклонившись, сказал скорее Веле, чем старухе:

— К тому же начальник сейчас не в управлении. Если хотите, приходите завтра утром. — И вошел во двор.

И только сейчас старая вся подобралась, прикусив губы. Она вспомнила, что Мангалов заходил к ним и разговаривал с Иваном. „Может, Иван что ему сказал? — подумала она с испугом, но тут же успокоилась: — Что он ему скажет? Сказал, чтобы в суд подавал, через суд требовал землю назад… Только и сказал“. Она была рядом и своими ушами слышала, как Иван ему посоветовал идти к адвокату. Она успокоилась, но ненадолго. Может, Мангалов этот, будь он неладен, разрази его гром, чего наплел, когда начали его допрашивать, может, впутал Ивана? Наверно, наболтал чего, иначе не пришли бы за ними… Но почему так поздно? Если Мангалов чего и сказал, так еще тогда сказал…

Старая снова начала себя подбадривать, покачивая головой: „Ах, мироеды, кровопийцы! Чтоб вам самим кровь повыпили! Хотите в тюрьму его упрятать, чтоб вас господь в могилу упрятал!“

— Ну, а теперь что? — спросила Вела.

— Не знаю, — опомнилась старая и огляделась кругом. На дворе околийского управления уже не было ни души: ни стражников, ни чиновников, ни арестантов.

— Ждать будем или нет? — снова спросила Вела.

— Чего больше ждать?

— Вот и я так думаю…

— А, может, подождем, а? — остановилась в нерешительности старая. — Поискать бы Димитра сватьи Марийки.

— Ну подождем, — остановилась и Вела.

— Нет, — махнула старая рукой, — что хотели узнать, теперь знаем. Что нам Димитр скажет? Да и смеркается уже, где ночевать будем?

— Есть тут у меня свои люди, — поджала губы Вела. — Гочо, сын тетки Маламы, только не знаю, где живет…

— Поспрашиваем, авось кто знает… Не велик город, зесь все друг друга знают, ровно в деревне…

— Ну давай поспрашиваем, — согласилась Вела.

Бабы в последний раз обернулись к зданию управления, словно прощаясь с арестованными, вскинули на плечи свои сумки и пошли по улице. Начало смеркаться. Через закопченные окна кофеен виднелись сидящие внутри люди, из кабаков доносился шум, пахло жареным мясом, скумбрией. Окна магазинов еще светились, но покупателей почти не было. Бабы несколько раз прошли по главной улице, рассматривая витрины, разглядывая редкие электрические фонари. В эту пору в селе уже было темно и глухо, только изредка доносился топот копыт и грохот телег да собачий лай. Для сельских женщин это был новый мир, полный невиданных чудес. Едва мерцающее электрическое освещение небольшого околийского городка казалось им сверкающим, как солнце в ясный день. И сколько народу на улицах, в кофейнях, и это в будний-то день!

— Господи боже! В темноте живем, ничего не знаем! — заговорила Марела, у которой голова пошла кругом.

— Мы одно, сестрица, знаем, работаем, как волы, всю жизнь бьемся-колотимся… — подхватила с жаром Вела, остановившись около ярко освещенной, красиво оформленной витрины. — Да это еще что?! Ты в Пловдиве побывай, вот там увидишь, какие чудеса есть на свете.

— Вот потому-то каждый в город норовит, — закачала головой старая. — Жизнь легка, хлеб сладкий…

— Смотри, смотри, — Вела показала пальцем на один магазин. — Как мухи, слетелись в одно место и ждут…

Но хотя этот шум, новые впечатления, огни витрин ошеломили, почти ослепили, их не оставляла тревожная мысль о ночлеге. Они обратились к одному старичку в потертом городском костюме: не знает ли он, где живет Гочо, Гочо Терзистоянов.

Старичок подумал, потом извиняюще улыбнулся и пошел своей дорогой: такого человека он не знал. Остановили одного парня в фартуке. Он куда-то спешил, но задержался и начал припоминать: — Гочо? Гочо? Какой Гочо? Как фамилия? Терзистоянов… Гочо Терзистоянов?.. Чем он занимается, где работает, знаете?

Бабы переглянулись.

— Нездешний он, — сказала Вела. — После войны переехали. Сын у него на железной дороге…

Парень пожал плечами.

— Терзистояновых в городе вроде нет, не знаю таких. Да какого он возраста: молодой, старый?

— Старый, старик уже, — с готовностью ответила Вела. — Сын у него железнодорожник.

— Не знаю, не знаком с таким, — улыбнулся парень и поспешил по своим делам.

И впервые с тех пор, как они начали свое скитание по городу, бабы испуганно переглянулись. Куда податься теперь? Ночь длинная, холодная… Где ночевать? Обеим пришла в голову одна и та же мысль: постучаться в какие-нибудь ворота, попроситься переночевать, ведь им только и надо, что сухой закуточек, не больше. Но тут же раздумали: никто не пустит на порог, выгонят, как нищих… Это ведь не село… Там любой тебе кинет какую ни на есть подстилку где-нибудь под навесом… Все не на голой земле… Коли есть деньги, можно поискать постоялый двор, да денег-то нет! Кое-как наскребли они сто шестьдесят левов. Сто взял Димо, пятьдесят — Иван, десять осталось у Велы. Старая хотела, чтобы Вела и последнюю десятку отдала им, да та не согласилась. „И нам понадобятся, сестрица, в городе все чужое“. Старая теперь увидела, что в городе и на самом деле все чужое. Она дрожала от холода и страха, но все равно не отрывала глаз от светлых витрин, от больших окон. Она не раз бывала в городе, но только в базарные дни и во время ярмарок. Сейчас же вечерний свет ослепил ее, многолюдье и оживление на улицах в будний день поразило… Казалось, весь город выплеснулся на улицы и не собирается уходить домой. Она словно попала в другой мир, странный, незнакомый, чудной.