Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Новый бургомистр. Новые обстоятельства

Отчаяние охватило город. Дела Кечкемета шли с каждым днем все хуже и хуже. Суды бездействовали с той поры, как отменили ярмарки, поскольку негде стало ловить судей: в Кечкемете были в обычае так называемые «ловленные суды», составленные в принудительном порядке из приехавших на ярмарку иноземцев19. А после того как

Янош Сюч сложил жезл бургомистра, в городе не нашлось ни одного человека, согласного взять этот жезл в свои руки.

Дураков-то нет получать на дню по четыре-пять невыполнимых приказов с ласковыми приписками вроде:

«…иначе посажу тебя на кол». (А в этом сумасшедшем мире не удивительно, если автор послания однажды именно так и поступит!)

19 «Ловленных судей» наши предки предпочитали за их беспристрастность. (Прим.

автора).

Народ начал вслух высказывать свое недовольство:

– Или уходить нам всем отсюда, или помирать. . Только дальше так жить нельзя!

– Надо что-то предпринять.

– Но что? Самим же нам не прогнать турок, коли даже императору это не под силу!

Однажды, когда озабоченные сенаторы совещались в ратуше, услышали они – кто-то кричит им с улицы в окно:

– А я вам говорю, господа, не прогонять турок надо, а, наоборот, призвать их в Кечкемет!

Сенаторы повернулись на голос:

– Кто посмел так говорить? Кто этот безумец?

– Сын портного Лештяка!

– Да как он смеет вмешиваться в наши разговоры? –

возмутился сенатор Мартон Залади и, подозвав гайдука, тут же приказал: – Прикрой-ка, милый, окно!

Зато Габор Поросноки вскочил со своего стула, словно подброшенный неведомой силой, и закричал:

– Неправильно делаешь, что парня прогоняешь! Надо выслушать его.

Серьезные отцы города покачали головами, но не решились возражать самому почтенному из сенаторов.

Только Криштоф Агоштон проворчал:

– Отец – дурак, и сын в него. Школяра на консилиум приглашаем. Уж он-то даст вам консилиум, – сам недавно получил!

– Что такое? – поинтересовался любопытный Ференц

Криштон.

– Consilium abeundi 20 , ха-ха-ха! Выгнали его из На-

20 Исключение из школы ( лат .).

дьварадской семинарии. Пусть, пусть он вам совет даст! И

так у нас с вами, господа, не бог весть какой авторитет, а после этого и вовсе не будет!

И сенатор начал рассказывать: родитель юноши-то и вправду придурковат, колесика в голове не хватает! На днях, например, святой отец Бруно послал к нему свое платье, чтобы тот удалил с него жирные пятна. Так вы подумайте только, портной пятна-то удалил, да только вместе с сукном. Вырезал их ножницами! Бедного отца

Бруно чуть удар не хватил...

Тем временем гайдук Дюри Пинте с готовностью сбегал за Лештяком-младшим и привел его в зал.

Юноша был хорош собой, строен, а жесткие волосы делали его голову похожей на щетку.

– Сынок, – приветливо обратился Поросноки к молодому человеку, – ты сейчас крикнул нам, я слышал, что-то через окно. А ну, не смущайся, разъясни нам свою мысль поподробнее.

Но Мишка Лештяк ничуть не смутился, а ясно, толково принялся рассказывать:

– Я так думаю, почтенные господа, что по нынешним временам мертвые фирманы – письменные гарантии – не очень-то помогут нашему родному городу. В сто раз больше пользы было бы от живого бека или хотя бы чауса21, который, находясь в нашем городе, уберег бы нас от множества мелких неприятностей. Мы – свободный город, господа! Но свобода наша скована из цепей. Поищем-ка лучше себе тирана, чтобы как-то жить дальше!

Сенаторы удивленно переглянулись, увлеченные мыс-

21 Бек, чаус – турецкие чиновные лица лью юноши. Давненько не слыхивали они такой прекрасной, страстной речи; давно не звучал столь приятный, звонкий голос в этом зале. С самого утра сидят они здесь, не зная, что делать, и вдруг – будто светоч во мгле.

– Виват! – воскликнул Мате Пуста. – Наконец-то умное слово!

– Дельно говорит! – согласился седовласый Дёрдь Пато, поиграв серебряной цепочкой, украшавшей его ментик. –

Берет быка за рога!

Габор Поросноки встал со стула и, подойдя к Мишке

Лештяку, потрепал его по плечу.

– С этого момента ты наравне с нами имеешь право голоса в сенате, – провозгласил он торжественно. – Присаживайся к нам, господин Лештяк.

У зеленого стола как раз пустовало одно место, – то, что прежде занимал Янош Сюч.

Восторг охватил господ сенаторов: ведь венгры любят неожиданные повороты, вроде только что мною описанного.

Вскочив со своих мест, отцы города бросились пожимать руку пареньку. Даже Криштоф Агоштон примирительно пробормотал, обращаясь к Ференцу Криштону:

– Жаль только, что отец у него – портной. Козья борода!

– Ах, оставьте, сударь! – едко заметил Криштон. – Ведь у нас и на городском гербе козел блеет22...

– Хорошо, но отец-то его словаком-лапотником приплелся в наш город.

– По сыну этого не скажешь!

22 . .на городском гербе козел блеет. . – На старинном городском гербе Кечкемета была изображена козья голова. Само название Кечкемет означает буквально «козорез».

Совсем недавно в одном медицинском журнале можно было прочесть сообщение о том, что если человеку белой расы пересадить лоскуток кожи негра, то этот кусочек постепенно побелеет, и, наоборот, белая кожа, трансплантированная негру, со временем станет черной. Подобный процесс происходит испокон веков в крупных венгерских городах: иноземцы быстро и настолько глубоко пускают корни в венгерское общество, что даже окраску его принимают. У старого Лештяка были еще соломенного цвета волосы и круглое лицо, напоминавшее горскую брынзу.

Сын же его Мишка с овальным лицом – жестким и с хитринкой, – карими глазами и жиденькими усиками выглядел настоящим куном23; явись он сейчас не в простой рубахе, а в одежде поприличней, вполне сошел бы за внука какого-нибудь из тех легендарных сенаторов Кечкемета, чьи портреты украшали зал заседаний ратуши.

Совещание пошло теперь оживленнее. Все сенаторы в один голос порешили: внешняя политика Кечкемета в ближайшее время должна быть направлена на достижение одной цели: любой ценой заполучить в город турецкую администрацию.

После этого председательствующий Поросноки перешел к следующему вопросу:

– Нам предстоит выбрать бургомистра. В счастливые времена это была высшая честь, награда за гражданскую доблесть. Весь город участвовал в выборах. А ныне, после того как подряд вот уже несколько глав города приняли мученическую смерть – одного посадил на кол будайский

23 Куны – племя тюркского происхождения, осевшее в XIII в. в междуречье Дуная и Тисы, на территории нынешней Венгрии.

санджак-паша, другой в тяжелой неволе, в константинопольской Едикуле 24 , сгинул, третьего закололи пиками куруцы, у четвертого жену похитили, - повторяю, ныне занятие этой должности стало равнозначно героическому самопожертвованию, и мы не вправе путем выборов толкать кого-нибудь из наших сограждан в эту смертельную пучину. Ведь за кого стали бы отдавать свой голос некоторые из нас? За тех, кого они больше всех уважают? А что как не всеми уважаемых, а, наоборот, всем ненавистных людей станут выдвигать на эту должность? Я допускаю и такую возможность. (Шум одобрения.)