Чезар Петреску - Патриархальный город

Танцующей походкой шла она сквозь густевшую пелену снегопада в ту сторону, где стоял дом Скарлата Бугуша, самой большой ее привязанности в этом чужом, нелюбимом городе. Скарлат Бугуш, дядюшка Санди, в свое время стал позором своей семьи: будучи лейтенантом, он принял сторону простого новобранца и, защищая его от несправедливого наказания, дал пощечину полковнику; отсидев положенный срок, он за двадцать лет исходил пешком все пять континентов; был грузчиком в портах Голландии, охотником на тигров в Индии, фаворитом королевы Мадагаскара и рабом китайских пиратов Желтого моря. Десять лет назад он образумился и занялся прививкой розовых кустов, поливкой рассады, разведением породистых кур, ни дать ни взять пенсионер, удалившийся на покой. Но вот уже с полгода, как он заболел и сидел дома в окружении своих охотничьих трофеев, африканских копий и лапландских луков. Все это время Адина собиралась привести к нему друга Санди, Тудора Стоенеску-Стояна, и представить ему человека, достойного внимания романиста. Но так и не собралась: ей не хотелось, чтоб незнакомый человек увидел ее любимца больным, с невидящими полузакрытыми глазами, обросшего бородой, прикованного к постели рецидивами неведомой тропической болезни. Она все ждала, что он выздоровеет, станет прежним, каким она знала его всегда, что к нему вернется и живой блеск глаз, и дар рассказчика колоритных историй, которые в этом городе были ей единственной отрадой на протяжении стольких безотрадных лет.

Калитка была распахнута.

Тоненько загавкал противный щенок с розовой лентой на шее; тявкнул и тотчас юркнул под лестницу, проявив трусость, недостойную стража дома.

Адина Бугуш не подозвала его, чтобы успокоить и приласкать. Она терпеть его не могла, как ее самое терпеть не могла его хозяйка. Ожидая, пока ей откроют дверь, она обернулась посмотреть на розовые кусты Скарлата Бугуша, — не прикопанные, не укрытые соломой, они мерзли на холоде под снегом. Ей стало стыдно. Как это она до сих пор не сообразила прислать своего работника, чтобы он окопал кусты и подготовил их к зимовке, — ведь «эта женщина» никогда не затрудняла себя заботой о радостях и удовольствиях дядюшки Скарлата.

Наконец «эта женщина» открыла дверь. Крашеные волосы накручены на папильотки, рыхлое морщинистое лицо густо покрыто румянами.

— Какой сюрприз! — воскликнула она надтреснутым, грубым и неприятным голосом. — Это вы, мадам Адина? А я думала, вы о нас совсем позабыли! Прошу, входите, мадам Адина.

Она на миг задержалась в дверях, — кликнуть щенка:

— Ну-ка, Бижуликэ! Ну-ка, иди к маме… Будет с тебя.

Чихая и отряхивая с лап снег, Бижуликэ прошмыгнул между ног в прихожую.

— Боюсь, как бы не зазяб малышка! — пояснила толстая накрашенная старуха. — Всю прошлую неделю с ним промучилась. Хворал он у меня, мадам Адина, как человек хворал, ну, прямо, как человек. Ведь верно, красавчик ты мой?

Красавчик Бижуликэ, поняв, что речь о нем, принялся скакать и вилять кончиком хвоста.

— А как чувствует себя дядюшка Скарлат? — спросила Адина Бугуш, понизив голос, чтобы ее тревожный тон не дошел до ушей больного.

— Эх! — ответила хозяйка Бижуликэ, не обременяя себя излишними предосторожностями и даже как будто нарочно повышая голос, чтобы больной услышал. — Должна же была когда-то сказаться та беспутная жизнь, которую он вел! Однако, — заметила она, — могу сказать, что уже с недельку, как ему полегчало. Ему-то полегчало, да тут новая напасть: заболел бедняжка Бижуликэ!

— Мы не разбудим его? Вдруг он спит? — продолжала Адина тем же тревожным шепотом.

— Ха-ха! Не смешите меня, мадам Адина.

И накрашенная женщина в самом деле расхохоталась так, что отвислый живот ее заходил ходуном. Продолжая хохотать, она помогла Адине повесить на крючок шубку.

— Ей-богу, вы меня насмешили! Ну кто может сказать, спит он или нет? Иной раз думаешь, спит, а он вдруг заговорит, тогда и поймешь, что проснулся. А другой раз говоришь с ним, говоришь, а он, оказывается, заснул. Дней пять, как начал с постели подниматься… Несколько шагов сделать может, только всегда за стол, за стену или за стул держится. Теперь я его в кресло усадила среди его панорам. Говорит, когда на них смотрит, у него жизни прибавляется! Все безумства свои вспоминает, какой был непутевый да отчаянный.

— К нему можно?

— Он пока еще не министр, чтобы ему визитной карточкой о приходе докладываться.

Когда они вошли, Бижуликэ прошмыгнул вперед, вспрыгнул на колени к сидевшему в кресле больному, положил лапы ему на грудь и выразил удовольствие от встречи, лизнув его в лицо длинным розовым языком.

Робко поглядывая на женщину в папильотках, Скарлат Бугуш попытался уклониться от этого изъявления собачьих чувств — со всей подобающей деликатностью, чтобы не прогневать хозяйки. Бижуликэ, не слезая с колен, повернулся мордой к гостье; хвост его хлестал больного по носу, но тот терпел.

— Ну-ка слезай, Бижуликэ! — приказала хозяйка. — Не хватало тебе еще и его болезнями заразиться. Слезай, говорю!

Противный избалованный щенок спрыгнул на пол.

Только теперь лицо Скарлата Бугуша посветлело; он, верно, сообразил, кто к нему пришел.

— Это ты, Адина? — спросил он. — Здесь так темно, что против света я тебя и не узнал.

Адина нагнулась и поцеловала его в свежевыбритую щеку.

Старик взял ее холодную руку в свои и крепко сжал. Наверное, это пожатие означало мольбу, мольбу и благодарность. Он благодарил ее за приход и молил остаться подольше.

— Так, значит, ты встал с постели, дядюшка? — порадовалась Адина. — Теперь тебе надо бы поскорее начать ходить.

— Встать-то встал… — промолвил Скарлат Бугуш с грустной улыбкой, — учусь: ножками, ножками!.. Со вчерашнего дня есть успехи.

— Да уж! — вмешался в разговор низкий хриплый голос. — Вот и мне тоже своими успехами хвастает! Лучше бы сказал, что бы с ним сталось, если бы не мои заботы…

Взгляд Скарлата Бугуша, устремленный через окно на улицу, стал вдруг незрячим. Адина Бугуш была убеждена в этом, потому что глаза у него сделались точь-в-точь, как у слепого перед церковью Святых Князей.

— Вот-вот, уставится так и сидит, тут уж не разговоришься!.. — пожаловалась подруга Скарлата Бугуша. — Теперь с ним хоть говори, хоть нет. Все равно что мертвый.

Адина пододвинула к себе табуретку (старую добрую свою знакомую) и, присев у ног больного, прислонилась виском к его коленям, укутанным клетчатым пледом.

— Ну, я вас оставлю… — объявила хозяйка Бижуликэ. — Он пускай себе спит с открытыми глазами, а уж вы, мадам Адина, за ним присмотрите. Пойду приготовлю варенье и чашечку кофе… Пойдем с мамочкой, Бижуликэ!

Адина Бугуш с облегчением вздохнула.