Чезар Петреску - Патриархальный город

— Это что-то новенькое! — проговорила она, топнув ножкой и тряхнув крашеными светлыми кудрями. — Новенькое и непонятное. Я должна выяснить, в чем тут дело! Понимаешь, Вонючка? Должна!

Вонючка уклончиво кивнул головой.

С него хватило бы просто узнать, что именно желает выяснить Анс. Однако спросить об этом в лоб значило пойти на риск, а господин Атанасие Благу, с тех пор как стал Вонючкой, на это не осмеливался.

— Слышишь, Вонючка?.. Это что-то новенькое… Черная пантера чуть свет выходит из дому… Черная пантера разгуливает по городу!.. Куда это она отправилась, хотела бы я знать? Куда это держит путь ее милость, задравши нос, будто отовсюду несет вонью?

С каждым новым вопросом Анс шаг за шагом подступала к кровати, а Вонючка предусмотрительно отодвигался за подушки, хотя ни чуточки не чувствовал себя ответственным за фантазии Черной пантеры, чуть свет отправившейся, задрав нос, по улицам. Он изобразил было на лице смутное подобие улыбки.

— Ты еще смеешься? Тебе пришла охота посмеяться? А что ты нашел тут смешного?

Стараясь сжаться в комочек, господин примарь, зарываясь в подушки, стыдливо прикрывал руками лицо — не потому, что у Анс в пылу допроса из пижамы bleu-gris победно вырвались груди, но исключительно потому, что на начинавшемся в полдень заседании общинного совета ему не хотелось председательствовать со свежими царапинами на лице. Ему уже заранее слышался глухой, как из бочки, голос Пику Хартулара, с деланной благожелательностью дающего невинный совет: «Господин Тэнасе, лучше не играть дома с кошечкой, не позволять ей царапаться! В один прекрасный день попадет, не дай бог, инфекция, и останется община без отца!..» Ему вторил голос Пантелимона Таку, перечислявшего ничтоже сумняшеся: «Вот так погиб и Станчу в возрасте пятидесяти трех лет. Так же умер сын Теодореску шестнадцати лет. В тридцать один год так умерла жена Соломона Голда. Заразились — от кошек или мышей. Царапина кошачьих когтей и мышиный укус очень опасны, дорогой Тэсике. Очень опасны, уж поверьте мне!..» Все это с быстротою молнии пронеслось в голове Вонючки, пока ноготки Анс приближались к его спрятанному в ладони лицу.

Ноготки, однако, предназначались не ему, а незримому недругу: возможно, незримой врагине.

— Смеешься! — с презрением проговорила она. — Если бы ты и вправду был другом бедняге Санду Бугушу, у тебя пропала бы охота смеяться. Плакать над ним — плачь! Но не смейся! Чему тут радоваться, если жена друга шляется по улицам чуть свет!

И тут он открыл лицо и отважно выступил навстречу опасности:

— Анс, малютка, не говори так, прошу тебя! Никогда. О жене Санду Бугуша еще никто не мог сказать ничего такого. Даже Пику Хартулар… Даже он не смог ничего выдумать…

Он замолк, удивленный, что Анс все еще не приступила к карательным акциям.

А госпожа Клеманс Благу подбоченилась, задрала вверх подбородок и в этой позе превосходства, плохо вязавшейся со скудностью одеяний и с вырвавшимися на простор круглыми грудями, еще и поощряла его:

— Говори! Давай, говори дальше! Я слушаю…

— Мне больше нечего сказать, Анс… Возможно, кое-кому не нравится ее физиономия… что важничает… Согласен! Что ни к кому не ходит в гости… Согласен! Ну, а что еще?

— Что еще? — издевательски подхватила Анс — Так я скажу тебе, что! А то, что и ты не устоял, рассиропился, старый дурак, гляди-ка! Тоже туда же, как и все… Чуть что — и на ее защиту… Все вы, — ты, другие мужчины, все, — согласны признать, что она невыносима, что важничает и задирает нос… А как только дело доходит до этого, все сразу на попятный… Вроде и сказать нечего. Да и нельзя! Персона госпожи Санду Бугуш священна и неприкосновенна… Ну, нет, старичок! Уж мы-то вытащим на свет и эту тайну!

Господин Атанасие Благу, давно потеряв чувствительность к эпитетам, которыми его щедро награждали, улыбнулся с великой благостью, к которой, впрочем, обязывала его и фамилия:

— Во-первых, что ты подразумеваешь под этим? И затем, кого ты называешь мы? Кто такие эти мы?

— Под этим? Не прикидывайся дурачком, ты и без того дурак. Дальше некуда! Это — с вашего позволения — и есть то самое, с чем она носится, ради чего эта госпожа с самого утра гоняет по улицам, словно мартовская кошка. Это есть это! А кто такие мы? Мы — это женщины города! — Анс самочинно объявила о солидарности всех представительниц слабого, но прекрасного пола, населяющих город у подножия Кэлиманова холма.

— А что, если?.. — попытался предложить самое простое объяснение Атанасие Благу.

— Никаких «если»! Об одном прошу — имей, то есть имейте чуточку терпения! — поправилась Анс, глядя на взъерошенные волоски на голове супруга и адресуясь невидимому легиону мужчин, населяющих город у подножия того же Кэлиманова холма. — А тогда уж, — пригласила она весь легион, — тогда приходите и поговорим! Что же, стало быть, происходит? Что за темные делишки творятся? И кого пытаются провести? Эта госпожа разгуливает, задравши нос. Ни к кому не ходит в гости. И к ней никто на порог не ступи. Короче говоря, кто такие мы и кто она? Никто вроде бы не видал, как ее принесли с небес ангелы! Да и мы, насколько я знаю, не прокаженные. В «стекольной лавке», правда, не живем, но ванну, как и она, семь раз в неделю принимаем.

Господин Атанасие Благу по-прежнему улыбался в подушку, словно ребенок, большой, старый и толстый, который забыл, что по окончании нравоучений его ожидает порка.

Он скреб свою блестящую макушку с редкими волосками, не в силах придумать, что бы возразить.

— Чему ты смеешься? — топнула, наконец, ножкою Анс. — Впрочем, не стоит и спрашивать! Знаю и без того, что значат твои улыбочки… Знаю, о чем ты думаешь! Что я не всегда принимала ванну семь раз в неделю, что я из бедной семьи и ты взял меня в одной рубашке? Об этом думаешь?

— Да ни о чем я не думаю, Анс, милочка…

— Нет, думаешь! И я знаю, что думаешь… Но, чтоб уж покончить с этим, ответь мне, будь добр, на один вопрос: а саму-то ее этот олух Бугуш разве не такую взял? Разве сама она не нищая была?.. Он ее в богатом доме подобрал, где она гувернанткой при детях состояла, да к нам в город и привез, а она тут как барыня разгуливает и нос задирает… Черную пантеру да медузу из себя строит!.. Но я ей покажу… Мы ей покажем пантеру с медузой! Ты так и будешь мне до этих пор в постели дрыхнуть!

Господин Атанасие Благу до этих пор в постели не дрых.

И уже ничего не слушал.

С грустью глядел он в окно на бесполезное волшебство снегопада. И, наконец, понял, в чем дело: снег сыпал, как тогда. Да, как в тот раз. И ему показалось, да, именно теперь вдруг показалось, что он предал покойницу. И он решил нарвать в теплице примэрии букет цветов и потихоньку отнести на ее могилу, на которую теперь падал этот сказочный и бесполезный снег.