Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

«Да, верно, не пришел, — подумал Яков Андреевич. — Вызвали в экстренную поездку, вот и не пришел. Закрутился и забыл предупредить. Сколько раз я говорил Пелагее: «Купи ты мне записную книжку». Ну, что там дальше?»

«Нам хочется спросить, дядя Яша, почему Вы такой сердитый, и, когда мы с насыпи машем рукой, Вы сидите в своей будке и сверкаете глазами, будто хотите нас проглотить живьем».

«Почему я сердитый? Да потому, что я вас жалею, дураков. Вы того и гляди под колеса попадете. А это что такое?»

Яков Андреевич протер очки. Он даже тихо свистнул от изумления, заметив, что вторая страничка была написана другим почерком, очень напоминающим почерк внука.

— Так, — сказал он, — и ты туда же. Ну, хорошо.

«Вы думаете, нам легко переживать, когда мимо нас проносятся поезда, а мы стоим и стоим на месте. Нам тоже хочется ехать на том поезде, где Вы сидите за реверсом, как капитан. Что же, Вы думаете, мы не растем? Скоро наступит и наш черед сесть за правое крыло и водить поезда не хуже Вашего».

«Экие хвастуны, — подумал Яков Андреевич, — сразу же за правое крыло. Нет. Вы сначала побросайте уголек слева, а потом годиков через пять садитесь на мое место».

«Теперь скажите, дядя Яша, за что Вы нас так невзлюбили. Мы не курим, учимся хорошо, а что касается футбола, так ведь и Вы болеете за нашу команду.

Дорогой дядя Яша! Вы хоть бы разок взяли нас на рыбалку и показали место, где клюют голавли, а не таились бы от коллектива. Неужели Вам интересно одному приходить с рыбой и посмеиваться из окна над остальными, как они возвращаются без всякого улова. По-нашему, это называется копиталистическим пережитком».

— Каким? Копиталистическим? — спросил Яков Андреевич и засмеялся: — Эх, грамотеи.

Он вынул карандаш и поставил птичку, думая, что неплохо бы показать письмо Петькиной учительнице. Воодушевляясь, старый машинист поправил очки и с удовольствием приступил к чтению третьей страницы, хотя и она ничего отрадного не сулила впереди:

«Перед каникулами Вы при свидетелях заявили: если Петька и Женька принесут хорошие отметки, значит, Вы берете ребят в поездку на свой паровоз. А что получилось? Вместо поездки Вы Петьку хотели премировать поркой за конденсатор и кричали, как при старом режиме, будто Петька испортил весь приемник и не может его собрать. А ведь за такой крик, дядя Яша, Петькин отец, как секретарь райкома, может вызвать Вас куда надо. Но Вы не пугайтесь, Петька не ябеда. Он и про Женьку ничего не скажет родителям».

— Яков, а Яков, иди чай пить! — крикнула со двора Пелагея. Никитична.

— Нашла чем угощать, без него жарко, — сказал Яков Андреевич, вытирая пот с лица. Он задумался и стал искать оправдание, но оттого, что он его нашел, Яков Андреевич не почувствовал удовлетворения и полной своей правоты. Тогда он нахмурился и снова взял в руки письмо:

«Дорогой дядя Яша, нам очень обидно за Женьку. Он был на насыпи и хотел помахать Вам рукой, а Вы зачем-то открыли форсунку и чуть не вывели из строя нашего лучшего вратаря. Разве это хорошо? И Вы нас, дядя Яша, извините. Может, мы немножко погорячились, но мы написали Вам всю правду и не отступим от нее ни на шаг. Мы ждем Вашего ответа. Пусть наши адреса тоже останутся в секрете, а ответ Вы можете положить под свое крыльцо, и мы будем Вам благодарны.

Группа товарищей».

— Группа товарищей, — с изумлением повторил Яков Андреевич. Он положил в футляр очки и позвал с улицы Женьку.

— Садись, — сказал он.

— А я постою, побольше вырасту.

— Но ты и так не маленький. Вон какие письма пишешь. Однако тут не все правильно. Ты, наверно, спутал мой паровоз с другим.

— Я ваш паровоз узнаю даже по свистку.

— Ну, хорошо, допустим, я обманщик. Но при чем же тут пар? Я тебя не видел двое суток, а ты пишешь, якобы я умышленно открыл форсунку. Молчишь? Тогда покажи мне, с какой стороны семафора ты стоял?

— С этой.

— А какая это сторона?

— Левая.

— Правильно, левая. А на какой стороне находится машинист?

— Кажется, на правой.

— Кажется… Знаешь ведь, что на правой. Ты не налим, у меня из рук не выскользнешь. За что ты меня, старика, срамишь на всю улицу? Что же обо мне подумает твой отец? А ведь мы с ним соревнуемся.

— Простите, дядя Яша. Значит, это ваш помощник.

— Молчи, я сам разберусь, без подсказки. Ступай да скажи отцу, вечером зайду поздравить. Что там у вас — мальчик или девочка?

— Сестренка. Светкой назвали.

— Ну и хорошо, и ступай. Не вертись перед глазами.

Яков Андреевич сложил письмо и, как только Женька хлопнул калиткой, вышел из садика и долго потом смотрел из окна на уличных ребятишек, играющих в футбол. Потом старый машинист что-то писал, а Пелагея Никитична все вздыхала и искоса поглядывала на его озабоченное лицо.

— Послушай, Пелагея, — сказал он, — хватит тебе вздыхать, ишь какой сквозняк устроила. Достань-ка мне из сундука новый костюм.

— Опять собрание?

— Нет, пойду в политотдел, надо разрешение взять на поездку одной группе товарищей.

— А что же это за группа? Практиканты?

Яков Андреевич отрицательно покачал головой.

— Пока я там буду, — сказал он, — ты сбегай к нашим и передай Петьке, пусть собирается в поездку. Да проследи, чтобы его одели попроще, не на парад поедем. А Женьку я обрадую сам.

Яков Андреевич проводил до калитки жену и вскоре тоже вышел на улицу, где после матча ребят было как-то особенно тихо.

Он огляделся, вынул из кармана конверт и, сунув его под крыльцо, быстро зашагал по панели, словно боясь, что его могут остановить.

В следующую поездку Якова Андреевича, примерно за час до прибытия скорого поезда, к Белогорскому депо подошли два мальчика со свертками в руках и сели на рельс.

Им было жарко, но они крепились в своих теплых фуфайках и с тревогой следили за паровозами, которые стояли в депо.

— Петя, а Петя!

— Ну, чего тебе?

— А может, он нас подведет?

— Кто, дедушка? Ты его еще не знаешь. Раз он сказал, значит, точка. Тебя придут провожать?

— А как же.

— И меня тоже. Подумай только, уезжаем. Бабушка мне столько еды положила, на целую неделю хватит.

Заметив выходивший из депо паровоз Якова Андреевича, ребята вскочили на ноги и замахали руками.

— Ух, какая махина! — прошептал один из них, когда паровоз остановился.

Яков Андреевич спустился вниз, поздоровался с оробевшими ребятами и помог им перебраться с земли в паровозную будку.

Когда он их подсаживал, он заметил, как цепко взялись они за поручни и как у ребят дрогнули мускулы, а глаза засветились и впились в раскрытую топку, где бушевал огонь.

1954