Арне Гарборг - Мир

— О-о!

— А у каждого раба есть своя рабыня, молодая и красивая, как прекраснейшая роза, и сияющая, как солнце, с глазами, как звёзды; потому что лишь тех рабынь, что красивы, как принцессы, берут во дворец. И они поют чудесные песни, пляшут, играют на лютнях и цитрах; а ночью они нежатся в бескрайних садах под высокими пальмами и ливанскими кедрами каждая со своим любимым, и любят друг друга, и целуют. А потом возвращаются во дворец, ложатся на мягкие шёлковые перины и спят друг возле друга, пока Хадональд Раши не встанет и не зазвонит в свой большой колокол, который слышно по всей Аравии!

— Нет, я так не хочу, — заворчал Гуннар; он не любил, когда его будили по утрам.

— Но ты знаешь, это вовсе не обязательно!

— Махнём туда? — спросил Гуннар.

— Да, когда-нибудь, но это далеко. Сперва нам нужно переплыть океан; потом по реке Рин много сотен миль, и мы попадём во Фландрию и в Бургундию, а потом к римскому цезарю; а дальше через королевство папы и через земли турков.

— Они едят человеческое мясо?

— Да; но мы прикинемся пилигримами, будто идём поклониться гробу Господню, тогда они нас не тронут.

— Фу; я так боюсь!

— Нет, тебе не стоит бояться; они настолько порядочные, что убивают только рыцарей и солдат.

Каролус немного поковырялся в земле; но он настолько погрузился в свои мечты, что толку было мало.

— А мы не можем сбежать? — спросил Гуннар.

— Да; тёмной ночью, когда все будут спать и никто не узнает, мы встанем, возьмём то, что нам надо, одежду, еду, золото и серебро, и побежим полями к морю.

В тот же миг Каролус бурно принялся за работу, копая так, что земля летела во все стороны.

— Твой отец вернулся, — прошептал он, — давай за работу!

— Да, но кто был тот, — продолжал Каролус нарочно громко, — кто прожил сорок дней и сорок ночей без пищи? Можешь сказать? О, отец пришёл! — вскричал он удивлённо самым что ни на есть радостным голосом. — Не сердитесь на меня, отец, я только решил потягаться с Гуннаром в священной истории, и это было так здорово, что мы забыли…

— Я вам помогу, — отвечал Энок. — Всему своё время, Каролус!

…Гуннару было теперь легче во многих отношениях — Каролус умел ловко обращаться с отцом, и мальчишки чаще всего делали, что хотели. Хорошо было и то, что Гуннару и Каролусу доставалась приятная работа, а выносить навоз и заниматься прочей дрянью приходилось Йорине.

И даже если работа была не очень приятная, когда они, к примеру, вымачивали или дубили кожу, то работать было веселее, если Каролус был рядом. Он рассказывал байки или просто болтал, и время текло быстрее, чем обычно. Да, большую часть работы приходилось делать Гуннару, но это его не беспокоило.

Анна вскоре приметила, что Гуннар не один промышляет на кухне, и вынуждена была держать продукты под замком. Особенно это касалось масла, которого она оставляла мальчишкам по чуть-чуть, так что они обходились этим, и покражи казались не очень заметными. Энок иногда удивлялся, отчего в этом году у них так немного масла, и Анна жаловалась на корма: трава была такой размытой и скудной в нынешнее дождливое лето, заметила она. Энок качал головой: нет, сено здесь ни при чём, это — знак свыше; пожалуй, не завёлся ли здесь кто-нибудь… нечистый на руку?

— Нет, я думаю, вовсе нет, я ведь слежу и за Каролусом, и за Йориной, но они в этом отношении ведут себя порядочно, — Анна зарделась.

— Да, слава Богу, коли так, — отвечал Энок.

…А Гуннар вскоре понял, что труд рассказчика должен как-то оплачиваться — он вынужден был давать Каролусу «подарки» или же менять свои личные вещи на всякую ерунду. Так, Гуннар выменял свой ножик, в котором потом чрезвычайно нуждался, на красивую ручку с пером и изображение Девы Марии. Но хуже было тогда, когда он решил отдать Каролусу одно из старых золотых колец, принадлежавших матери и спрятанных в комоде. Тут Гуннар не на шутку испугался. Плача, он явился к Каролусу и умолял вернуть кольцо, иначе ему придётся сказать матери. Каролус захохотал.

— Знай, это я всего лишь пошутил, — сказал он, — я не хочу брать у тебя ничего против твоего желания! — И отдал Гуннару кольцо.

После этого Гуннар ещё больше стал доверять Каролусу. Они даже залезли в комод, разглядывали старый материн наряд, и Каролус заявил, что такие вещи необычайно красивы.

Но окончательно они подружились лишь после того, как попали в серьёзную переделку.

У Гуннара была одна вещь, которую он прятал от Каролуса: маленький кошелёк со скиллингами. Целых двенадцать с половиной скиллингов было в нём, и Гуннар боялся, что покажи он Каролусу своё сокровище — он тотчас захочет им овладеть. И спрятал кошелёк подальше в голубом материном сундуке в комнате.

И забыл про него.

Однажды, в воскресенье после обеда, Каролус и Гуннар очутились возле этого сундука.

— Что здесь? — полюбопытствовал Каролус.

— Там только одежда, — ответил Гуннар и поднял крышку, ни о чём не подозревая. Каролус же принялся рыться и копаться в сундуке, и когда Гуннар опомнился, было уже поздно: Каролус нашёл кошелёк.

— Это что? Кошелёк… со скиллингами, это твой?

Гуннар попытался отнять у него кошелёк:

— Да, мне дал их Тронд Молар, и я хочу купить себе шапку…

— Не бойся, я не заберу их у тебя! — засмеялся Каролус. — Один, два, три… двенадцать, двенадцать с половиной; ха-ха, ты думаешь, хватит на шапку? Нет уж, дудки. Но моя мать достанет тебе шапку, новенькую, с иголочки, и красивую, с золотой тесьмой и с перьями — она привезёт её из Швеции, правда; так я отдам ей эти деньги? Тогда получишь свою шапку к весне, слышь?

Кончилось тем, что Каролус взял кошелёк.

Но на другой день явился человек и спросил у Энока денег. Оказалось, что нужной суммы не хватало, и тогда Анна спросила:

— Гуннар, может, ты одолжишь ненадолго отцу из своих скиллингов?

Гуннар похолодел. Каролуса не было дома, и он понятия не имел, где кошелёк.

— Да, это верно, — согласился Энок.

— Кошелёк в моём голубом сундуке, — сказала Анна; Энок отправился за ним.

Всё в комнате завертелось перед Гуннаром, он понимал, куда может зайти дело. Тяжесть сдавила грудь, и ему захотелось плакать. Отец вернулся со словами:

— Вы знаете, где этот кошелёк, найдите его!

Анна уселась — пришло время кормить грудью маленького Паулюса, так что она не могла идти, и сказала:

— Но ты же знаешь, Гуннар, где кошелёк?

— Да, живо, Гуннар! — приказал Энок.

Гуннар сообразил, что если он соврёт, то получит розог; но если скажет правду — тоже получит, и к тому же поссорится с Каролусом. Он сидел между двух огней. Но лучше было соврать.

— Ну? — рассердился Энок.

Гуннар зашевелил губами, но не мог произнести ни слова…

— Что ты сказал? — переспросил Энок.