Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

— Сами, без женихов, веселиться будем, — смеюсь я. — Весна ведь. Да еще какая. Без войны. Землю скоро делить будут…

Но как ни старалась я играть, девушки танцевали без охоты. Тогда я стала с ними разучивать «Девичий танец». И все равно ладу не было. Лучше пошло с песнями: девушки тосковали по любимым и пели с душой. А когда заиграла веселую джигитовку, подруг моих будто подменили — раздался круг, и вот уже несутся лихие джигиты рядом со своими нареченными, плывут подобно лебедям в танце. Собралась детвора, хлопает в ладоши. И старики подходят, дивятся веселью. Что за праздник?

Вдруг слышу песню. Показалось, что кто-то из наших поет «Походную»:

Оглянулась и увидела всадника на дороге. Рослый худощавый парень с усиками под орлиным носом. Шапка красноармейская, островерхая. Шинель порядком поношенная. Бросился в глаза конь — гнедой, огромный, с белой полосой во весь лоб. И взмыленный. Подъехал солдат, приложил руку к виску, честь отдал:

— Счастья вам, красавицы! С днем хорошим! И песней славной!

— Ма-а, он! — Гармошка издала какой-то жалостный противный звук и смолкла, будто ее удушили. Танец оборвался.

А солдат Аппе уже спрыгнул с коня и жал руку моей матери.

— Где же ты так долго пропадал, заждались уже?! — Мать моя встречала его словно родного, которого давно не видела.

— Вот искал подходящего коня для калыма и маленько задержался, — мягко улыбнулся Аппе и погладил своего гнедого.

— Калым тоже уплати за счастье свое, но хорошо, что сам жив-здоров и все при тебе. Заходи, гостем будешь! — пригласила она его.

…Не прошло и недели, как сельский сход единодушно избрал Аппе председателем ревкома. А еще через день вечером Аппе привез к нашему дому полную арбу дров. Покосился на меня и обернулся к матери:

— Гурион, хочу продать своего коня вместе с арбой. Может, подойдет, купите? И дрова пригодятся…

— О солнышко мое, Аппе, да если бы я могла купить такого коня, то и бедность ушла бы с моего двора. Только ты своего коня на калым готовил?

— Не понадобился! Советская власть отменила калым. На худой конец украду, если не захотят без калыма отдать девушку. Ну, так как? Бери, Гурион, пока не передумал… — Аппе опять покосился в мою сторону. — Пожалеешь, дешево отдаю… За бутылку араки! — И он начал распрягать своего гнедого.

— О, если бы за бутылку араки продавались такие кони, — вздохнула мать, — то не было бы на свете и бедных!

— Правильно, мать, — согласился Аппе. — Возьми я за коня хоть миллион золотом, бедность на земле все равно останется. Потому и продаю в полцены. А целая цена за такого красавца, ясно, две бутылки. Родителей помянуть надо, — продолжал шутить Аппе и стал быстро разгружать арбу. — Мать моя давно скончалась… И отца без меня по алдарской милости до смерти засекли стражники Ахтемира, отдал свою душу на вечное хранение повелителю царства мертвых — Барастыру. Ни кола ни двора — все сожгли, чтоб и места не было, куда вернуться… Спасибо селу вашему, что приняли на постой… Все бери, Гурион, коня веди под навес. И не думай, что конь этот простой. Пахать станешь — напарника ему не надо. И тихий к тому же, к любому корму привычный. Арба тоже тебе — на ходу, не разбита. И дрова не помешают… Не торгуйся… Бутылку в благодарность! Дадите две бутылки и лишнее спасибо в придачу — тоже не откажусь…

— Не шутил бы ты, Аппе, над нашей бедностью, — растерянно сказала мать. — Не могу я купить у тебя ничего. К горю твоему, нет у меня ни бутылки, ни полбутылки араки, чтоб помянуть твоих родителей, пусть будет им пухом земля. А на добром слове спасибо…

— Да-а, — Аппе почесал в затылке. — Что ж, на нет и суда нет… Так и быть, бери в долг и без процентов…

Он улыбнулся, отряхнул руки и решительно зашагал прочь, припадая на раненую ногу. Мать не проронила ни слова, только держала в руках повод от уздечки и растерянно глядела вслед удалявшемуся Аппе.

А через несколько дней и землю делить стали. Нашей семье выделили четыре десятины — неслыханное богатство, о котором мы и мечтать не смели. Были мы теперь с землей и при лошади, и Аппе находился рядом, хотя на меня он и внимания не обращал, все делами своими занимался, о бедных людях заботился. И стало мне снова не легче, чем было раньше, когда я страдала и дожидалась Аппе, верила, что он живой и невредимый.

Нежданно, как ворон на падаль, в наше село спустился с гор Алимурза. Приехал на скрипучей арбе и Гету с собой прихватил. И прямо к нашему двору. До этого дяди у нас никогда не бывали, даже на похороны отца не приехали. Сейчас Алимурза разводил руками: как они могли приехать? Дженалдыко — кровник, и по адату его надо было убить. А убить такого богача, у которого и сила и власть, — не так просто… Не обессудь, мол, невестушка, но так уж случилось.

Гости есть гости, прогонять не станешь. Алимурза выставил на стол несколько бутылок араки, велел пригласить Аппе. Сходила мать, привела…

Алимурза уселся за тамаду, хоть по старшинству им полагалось быть Гете. Рядом с собой Алимурза посадил Аппе. Начал произносить тосты: за здравие ревкома и всех его членов, за здоровье советской власти и всех большевиков, за здоровье милой невестки и всех ее славных сироток… Захмелел чуть, разошелся и стал жаловаться, какой он бедный и как нуждается в земле…

— Нас, дорогой Аппе, чтоб жил ты до смерти тысячу лет, всего три двора, — объяснился Алимурза. — И хоть братец Гаппо, царство ему небесное, на том свете в рай попал, двор-то с сиротками остался… Как жить прикажешь, дорогой председатель, если на каждый двор придется земли всего по десятине с толикой? Это если разделим участок Гурион? Мало, очень мало получится. А у меня — куча детей. У Геты тоже свои рты… Говорят, вы у Дженалдыко много земли для бедных отобрали? Вот жил человек! — с явной завистью размечтался дядя.

— Позавидуешь, Алимурза, такому алдару, — хитровато улыбнулся Аппе, — а черт тут как тут и поднесет чашу, заставит выпить доли алдарской…

Сконфузился Алимурза, но быстро переменил разговор, начал клясть Дженалдыко.

— Не дай бог мне смерти, пока не отомщу ему за кровь брата! — затряс рыжей козлиной бородой Алимурза. — Пока не сниму с сердца камень, нет мне жизни…

— Придется тогда облегчить тебе душу, если она у тебя больно тяжела, — усмехнулся Аппе. — Не знаю, в раю или в аду пребывает сейчас душа Дженалдыко, но то, что от тела она отделилась, так это верно…

— Неужели правда? — воскликнул Алимурза. — А говорили, что алдар сбежал в Турцию… И еще говорят, что возвратятся все до одного алдары и кого на своей земле застанут, того навеки гнуть спину заставят. Вот какие разговоры…