Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

Всадник в бурке понял, что ему не верят. Бурка распахнулась, и показалась изношенная и опаленная шинель. «Солдат», — мелькнуло у меня в голове. И казалось, запахло порохом и махоркой.

А солдат уже доставал из кармана шинели листовки.

— Не верите вы моему слову, братья. Да я вас и не виню. Вот почитайте сами декреты советской власти… Кто из вас умеет читать?

— Вот хозяин умеет! — выкрикнул кто-то сзади ясным туалетинским выговором. Солдат оглянулся, я тоже посмотрела. Ладно сбитый, косоглазый молодой мужчина старался спрятаться за спины мужчин. Дженалдыко стоял возле своего коня и подтягивал подпругу. Казалось, что он потерял ко всему интерес.

— Объясни нам, братец, кто ты? Может, и разыгрываешь нас? — посмотрел на него снизу вверх Куцык, никогда не слыхавший, что такое «декрет». — Декреты, мил человек, мы как-нибудь одолеем, — закашлялся Куцык. — Ты сперва, по обычаю нашему, скажи, кто сам-то будешь. Чтоб потом было кого добром или злом помнить.

— Я могу вам сказать, кто он, — оживился вдруг Дженалдыко. — Голодранец он. Из Хумалага. Отец за воровство бит. И сынок в грабители вышел…

Люди вокруг зашушукались и притихли. Назвать в наших краях человека вором значило обвинить его в великом грехе. Все ждали, что скажет солдат. А он смотрел на всех растерянно, на меня глаза уставил, краской лицо зашлось, точно и в самом деле он вором и грабителем был…

— Да, алдар Дженалдыко, — глянул на него огненным взглядом солдат. — За одну охапку хвороста из твоего леса отец мой до сих пор кровью харкает. Били твои стражники умело. Да и ты поизмывался, плетью огрел, метку свою спьяну оставил. Выходит, по адату мы с тобой кровники, и пришло время рассчитаться. Не за себя. За всех, кого ты обездолил… Дзарасов я, люди добрые, большевик. Сын Тоха, и зовут меня Аппе… Служил в «Дикой дивизии»…

Аппе, сын Тоха Дзарасова. Под сердцем у меня что-то екнуло и разлилось теплом. И застыдилась я почему-то солдата, будто был он мне, девчонке, самым дорогим человеком, которого ни за что ни про что оскорбил ненавистный алдар. Люди зашумели, солдат Аппе и Иван что-то объясняли, растолковывали, но я ничего не слышала, уши словно ватой заложило, не смела на Машу взглянуть, боялась, что она догадается и начнет потом смеяться: мол, жениха себе углядела…

— Значит, ты Дзарасов, в «Дикой дивизии» служил? — донесся до меня голос дотошливого Куцыка. — Тогда ты должен знать Хаджи-Мурата?

— Хаджи-Мурата Дзарахохова? А кто же его не знает в нашей дивизии?! Председателя солдатского комитета. После Февральской революции, когда царя скинули, без ведома Дзарахохова солдаты в нашей дивизии никому и не подчинялись. — Аппе провел рукой по усам и улыбнулся Куцыку и мне тоже.

— А он из каких? Из большевиков или кадетов? — не отступал Куцык. — Да не дергайте меня. Узнать надо. Родственником доводится он моему отцу. И мне, значит…

— Большевик! — улыбнулся Аппе и подмигнул мне, смутил меня. — Он за власть, которая дала землю народу!.. Это он направил меня сюда. Езжай, говорит, на родину и сообщи всем нашим о том, чего хотят большевики-ленинцы…

Опять поднялся галдеж.

— Да остановитесь вы! — крикнул Куцык. — Человек золотые слова говорит! Послушаем… Ты мне, Аппе, скажи толком: как будет дальше? Ленин в России старшим надолго останется? Или, может… — Он замолчал.

— Нет такой силы на земле, которая бы власть Ленина сменила, — уверенно ответил Аппе. — Богатыря такого нет, чтобы отобрать у народа его счастье!

— А землю делить будут? — ехидно спросил издали косоглазый горец. — Домой в горы нам возвращаться или сейчас начнем?

— Как пожелает народ, — не дал сбить себя с толку Аппе. — Не так ли, Иван?

Иван легко вспрыгнул в кузов брички и, подняв руку, громко произнес:

— По решению большевиков Терской области вся земля должна быть немедленно отнята у богатеев и передана народу. А делить можно ее хоть сегодня. Надо только выбрать ответственных. Я предлагаю в комиссию Куцыка…

Неожиданный выстрел оборвал Ивана на полуслове. Он схватился рукой за шею и осел на бричке. Люди шарахнулись в стороны, бросились в кукурузу. Закричали женщины. Я успела только заметить, как Аппе пришпорил коня, конь вздыбился и налетел на Дженалдыко. Раздался еще выстрел. Я закрыла глаза, мне показалось, что Аппе убит и свалился с лошади. Когда открыла глаза, его и в самом деле не было в седле. Он стоял над распростертым алдаром, тяжело дышал. Соскочила я с брички, подбежала к нему, схватилась за бурку — сердце у самой так и колотится. «Не дай бог увидеть Агубечиру отца в таком положении: застрелит солдата, — испугалась я. — Упаси господи, если этот старый волк околеет, Аппе несдобровать».

И об Иване забыла. Оглянулась: Маша и Куцык перевязывают ему шею.

— Не оставляй в по-ле, — с трудом произнес Дженалдыко и глянул на меня кровавым взглядом. — Ой, грудь моя!..

Правду говорят, что от хромоты собака не подыхает. Повалялся день-другой Дженалдыко и исчез вдруг, никому ничего не сказал, только все ценное в доме упрятал. Пристроился, по слухам, у какого-то Бигаева, который объявил себя в Ардоне правителем Осетии. Другой такой правитель отыскался в Моздоке, Бичераховым звался.

Смутное, неласковое пошло время. Надежда с безверием сплелись. Никто не знал, что будет завтра. Самозванные цари-правители были один лютее другого, и каждый требовал, чтобы простые люди шли за них воевать, будто мухи осенью кусались. Меж собой грызлись, всяк хотел первым стать и подольше в царях побывать.

Иван и солдат Аппе слуху о себе не подавали. Куцык однажды шепнул мне, что воюют они против белых генералов, которые хотят снова царя на троп посадить и советскую власть низвести. И Маша, мол, там в красном отряде. Как мне стало тревожно за солдата Аппе, нещадно ругала себя, что не ушла вместе с ними. Была бы сейчас там и тоже била бы всяких белых и черных генералов. Вместо этого ухаживай за больной Ирахан-ахсин. Деваться-то было некуда, за кусок хлеба прислуживала.

В доме Дженалдыко теперь разместились офицеры с солдатами, штаб какой-то устроили. Все толковали о своем Деникине и возмущались, что не его, а какого-то бездарного Колчака возводят в главного правителя России. Деникина всего-навсего в заместители прочат. Потом раскладывали в гостиной большую карту и начинали прикидывать, когда Деникин и другие генералы сумеют Москву и Петроград захватить, большевиков всех уничтожить и вообще порядок в империи навести, Ленина повесить. Ругали заморских союзников, которые плохо помогают, мало шлют в Россию солдат, а если и присылают, то таких, которые воевать не способны, позорят только заграницу… Напьются офицеры и заставляют меня на гармони играть — я после похищения Дарихан научилась. Ругались они больше, чем радовались, и это веселило меня. Значит, думала, бьет солдат Аппе белых генералов и скоро вернется с Иваном и Машей обратно. А тут еще среди офицеров слух прошел, что «босяцкая армия» Ленина добивает надежду Антанты — Колчака.