Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

Свое обращение, как и всю речь, Бен адресовал Анат. Наверно, потому, что знал ее лучше.

— Я не знала, — произнесла та. — Я просто знала, что вы управляетесь с этим очень хорошо. Так все говорят.

— Может, нам следует дать гостям немного поговорить, — сказал я.

— А они хотят этого? — спросил Бен.

— Я не знаю. Давай спросим. Я надеялся, что мы узнаем о них чуть побольше.

— О чем это? — спросил Бен.

Внезапно я понял с тревогой, что борюсь с позывом стукнуть брата. Мое расстройство от разницы между поведением Бена и принятыми нормами общения достигло предела. А ведь на кону стояло так много. Любовь. Моя жизнь. Мое будущее. Счастье. Если б только он сумел произвести хорошее первое впечатление!

Потом я одумался, да еще и укорил себя за то, что так высоко вознес свои ожидания в отношении Бена.

Я был уверен, что внешне это никак не проявилось.

— Я надеялся, что они расскажут нам, откуда они…

— Из Египта, — вставил Бен.

— Я имел в виду поконкретнее. Например, мы из Соединенных Штатов. Но мы еще и из Ниебурга, штат Канзас. И, может, долго ли они там жили. Что побудило их уехать так далеко от родины. Вот что-то такое.

Я-то уже знал. Все это. Я засыпал Анат бесконечными вопросами о ней самой. Когда мы бывали наедине по утрам. Только мне приходилось делать вид, будто ничего такого вовсе не было. Приходилось вести себя так, словно она практически незнакомка.

— Прекрасно, — сказал Бен. — Хорошо.

И мы оба посмотрели на своих гостей. Сразу же стало ясно, что Назир не намеревался говорить. Он сидел, слегка наклонив голову к тарелке, словно бы разделка жареного цыпленка была чем-то вроде хирургической операции, решающей вопрос жизни или смерти.

Судя по небольшому дрожанию его рук, я понимал, что он огорчен. Не понимал, чем конкретно. Но пара соображений имелась.

Потом настал черед Анат говорить без умолку — и нервничать при этом, как Бен. Но услышал я только, что они из Кафр-эд-Даввара и что, когда ее мать умерла, отец захотел уехать, отрешившись от всего. Кроме того, я был полностью отвлечен, гадая, что же конкретно огорчало Назира, как скоро мне предстоит узнать об этом и насколько дурным знамением окажется это для моего будущего.

— Я уберу посуду, — предложила Анат.

— Нет. Ни в коем случае. Вы наша гостья.

— Мне совсем не трудно. Бен мне поможет. Поможете, Бен?

— Ладно, — кивнул Бен.

— Нет, мы с Беном сами…

Анат повернулась и бросила на меня взгляд, как я понял, с особым значением. Вообще-то, это немного ошеломило меня. Я застыл — в ожидании дальнейших указаний.

— Моему отцу захочется выкурить сигару после ужина. Он всегда так делает. Вот я и подумала, у мужчин будет хорошая возможность получше узнать друг друга.

Я осторожно склонил голову. Сообщение получено.

Потом мне пришло в голову, не ухватится ли Бен за возможность оказаться включенным в категорию мужчин. Очевидно, нет, не ухватился.

Назир поднялся и похлопал себя по карману спортивного пиджака, словно бы уверяясь, что торчавшая из него сигара никуда не делась.

— Где у вас такое разрешается? — спросил он. — В самом доме или снаружи?

Мне предстояло выбрать. Назир явно уже обосновался на границе Страны Обиженных. Стоило ли мне просить его не курить в моем доме?

Да. Так я и решил. Я же обещал Анат говорить правду.

— На крыльце будет удобнее, — сказал я. — Пойду попробую отыскать пепельницу. Но я посижу с вами на крыльце.

Я порылся в кухонных ящиках, заранее вполне уверенный, что ничего в них не добуду.

— Бен, — обратился я к наполовину вошедшему на кухню с шатающейся стопкой тарелок в руках брату. — У мамы были пепельницы?

Он остановился, где стоял.

— Пепельницы?

— Неважно.

Я схватил какое-то блюдце.

По пути из кухни я столкнулся с Анат. Задержался, чтобы подольше рассмотреть ее лицо. В первый раз с их прибытия. От этого сердце у меня опять сомлело, но в этом не было никакого жара, ни даже тепла. Холод воспринимался по-доброму, как лед на ожоге. С ней, похоже, все нормально. По ней не скажешь, что она готова была прекратить всю эту затею.

— Мне ждать беды? — прошептал я.

— Ему трудно приспособиться. Пойди поговори с ним. Пожалуйста.

Когда я пришел, Назир сидел в одном из наших плетеных кресел. Прямо, будто аршин проглотил. У него был такой странный инструмент, какой носят курильщики сигар. Их я никогда не понимал. Кончики обрезают, дырочки буравят или еще что. То, что, по моему разумению, производители сигар, наверно, должны делать для своих клиентов. А не заставлять их покупать всякие приспособления.

Я поставил перед ним блюдечко на ограждение крыльца, внезапно устыдившись состояния покраски маминого дома. Краска облупилась. Раньше я и не замечал. Придется как-то отыскать способ обновить дом.

Краем глаза я следил, как Назир поджег кончик сигары неким подобием паяльной лампы. Пыхал и пыхал, пока сигара не взялась, затем с щелчком закрыл огонь.

Потом, когда подправлять и зажигать стало нечего, молчание сделалось еще более неуютным.

Мы сидели в сумерках, следили, как мимо проезжала какая-то машина, как соседка вывела на прогулку своего бассета. Она махнула нам рукой. Словно мы оба на пару жили здесь, и она совершенно не удивилась, увидев нас сидящими вместе на крыльце. Я махнул в ответ. Назир — нет.

Прошла минута, вторая.

После чего я заметил:

— Вы очень неразговорчивы.

Ужасные секунд тридцать или около того я полагал, что отвечать Назир не намерен.

Потом он ответил.

— У вас с моей дочерью немного не так, как я думал. Немного отличается от того, о чем вы мне рассказали.

— Что я вам рассказал? — спросил я. Глупо, в общем-то. Что я осмелился бы рассказать ему о своих чувствах к его дочери?

— Вы сказали, что не испытываете к ней чувств такого рода.

— Нет. Такого я не говорил. Я сказал, что у меня в отношении ее нет никаких бесчестных намерений. И — посмотрите на меня. Взгляните на нас. Я сближаю семьи. Чтобы лучше узнать друг друга. Я верен своему слову.

— Хмм.

Он пыхнул дымом еще несколько раз. Вокруг его головы образовалось облако, похоже, не желавшее ни двигаться, ни рассасываться. От табачного запаха меня слегка подташнивало. Н-да. От чего-то подташнивало. Возможно, я просто винил во всем табак.

— Хорошо, — выговорил Назир. — В этом я вам отказывать не стану.

Надо было набраться смелости, чтобы произнести следующее. Но я набрался.

— Чувствую, последует какое-то «но».

Назир вздохнул.

— Она моя маленькая девочка. Моя единственная семья. Да, само собой, я знал, что она вырастет и встретит кого-то. Что ей захочется обосноваться и завести собственную семью. Да, это я знал. Это я принимаю. Но не могу сказать, что обрадован тем, что этот момент, кажется, настал. У меня такое чувство, будто я теряю свою маленькую девочку.