Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Все нормально. Я же не позабыла его или еще что.

— У тебя голос сонный, — заметил я.

— Я не один день не спала. То есть по чуть-чуть. С тех самых пор, как с отцом неприятности начались. Сегодня не выдержала и проглотила таблетку снотворного. Ты побудь со мной, пока я не усну, ладно?

— Обязательно. Мне рассказывать?

— Не знаю. Тебе хочется поговорить? Ты что бы делал, если бы я была там?

— Наверно, просто прислушивался бы к твоему дыханию.

— Отлично. Мы будем просто прислушиваться к дыханию друг друга.

Понятия не имею, кто из нас уснул первым.

Знаю только, что проснулся я от громкого удара во входную дверь. Потом раздался длинный звонок. Я смотрел на телефон в постели рядом с собой. Проверил, на связи ли все еще линия. Но где-то в ночи связь прервалась.

Я услышал визг шин на улице у входа: умчалась какая-то машина.

Я зажег свет, сощурился и глянул на часы.

Было половина третьего ночи.

Я пошел к входной двери.

Когда я открыл ее, Бен свалился в комнату. Посмотрев на него, распростертого на ковре, я, честное слово, подумал, что он мертв. Потом глаза его приоткрылись, он глянул на меня и произнес:

— Привет, братишка.

— О боже. Бен. Ты же пьян.

— Мне привиделся дурной сон, — сказал он.

Я потащил его под холодный душ. Про сон я его не спрашивал.

Ну почему я не попросил его рассказать об этом сне!

Еще раз я проснулся в начале седьмого. Очнулся после сна, длившегося всего минут сорок пять.

Сел в постели, стараясь на слух понять, на кухне ли Бен. Потом встал и влез в джинсы.

Бен, оказалось, все еще лежал в постели.

— Братишка, ты так опоздаешь на работу.

— Меня вырвало, — сообщил он.

— О-о! В постели?

— Нет. В туалете.

— A-а. Отлично.

— Мне приснился дурной сон.

— Еще один?

— Нет. Все тот же. До того, как я попал домой. Тот.

— Где же ты успел поспать до того, как попал домой?

— Я не знаю.

— Ты уверен, что попросту не был пьян?

— Я не знаю.

— Я убью Криса. Извини, я на минутку.

Я бегом вернулся в мамину спальню, схватил мобильник. Было бы громадным удовольствием разбудить сукиного сына в шесть утра и сказать, что я убью его.

Попал на голосовую почту.

Я застыл ненадолго, потом дал отбой, не оставив сообщения. Криса я не видел со школы. Оставь я сообщение, что собираюсь его убить, он мог бы подумать, что я собираюсь убить его на самом деле. Он мог обратиться в полицию и заявить, что дни его сочтены. Что ему нужна защита.

Я прошел на кухню, но Бен все еще не вставал. Наверно, не стоило удивляться. Не знаю, почему я не замечал, как приближается беда.

Нашел его все еще лежащим в постели.

— По-моему, меня опять вырвет, — сообщил он. Я освободил ему путь. Но ничего не случилось. — Ты должен поехать сказать мистеру Маккаскиллу, что я заболел и не смогу быть на работе.

— Ну да. Наверно. Но Криса я убью.

Сбегал обратно в спальню. Опять взял мобильник. Вновь вызвал Криса. На этот раз я намеревался оставить сообщение, рассказав, насколько Бену плохо. Что из-за этого он пропускает свой рабочий день. Как вечером его угораздило увидеть ночной кошмар, вызванный, возможно, не столько сном, сколько пьянством.

И опять дал отбой.

Зачем мне было пытаться изменить парня, когда я мог просто устроить так, чтобы Бен наверняка больше и близко возле него не оказывался? Зачем тратить силы на то, чтобы назвать кого-то засранцем? Скорее всего он вас не услышит, не примет ваш совет к сердцу и не улучшит тут же свой нрав.

Я опять сунулся к Бену в спальню.

— С тобой все будет нормально, пока я отъеду?

— Наверное. Можно я тебе расскажу свой сон?

— Тебе прихватить что-нибудь? Имбирный эль или еще что?

— Нет, меня от него сразу вырвет. Я видел очень дурной сон. Мне снился огонь.

— Что за огонь?

— Большой. И очень быстрый.

— Быстрый?

— Ага. Типа, вот только что был крохотный огонек у меня в руке, а потом он побежал и вправду быстро-быстро.

— Наш дом?

— Нет, не наш дом.

— Похоже было на лесной пожар?

— Нет, это не в лесу было. Это было в пекарне.

— О боже! Даже не произноси этого, брат. И больше ничего не рассказывай мне об этом. Слишком это жутко.

— Я же говорил тебе, что сон был дурной.

— Я вернусь через несколько минут.

— Хорошо.

— Ты будешь молодцом?

— Нет. Ведь меня опять может вырвать, даже если тебя и не будет.

Я думал об Анат. Может, остановиться на обратном пути и повидаться с ней? Пончик взять? Поговорить? Или лучше будет сразу вернуться к Бену?

Это был бы первый раз, когда бы мы увиделись после того, как она рассказала мне свою историю «А вот и он». Я ехал по улице к пекарне, смотря вперед, просто чтобы увидеть Анат в окне. Может, она покажется мне другой теперь, когда я знаю то, что она чувствовала.

Только не было никакого окна пекарни.

Никакой пекарни не было.

Только черная куча. Почерневшие балки, покореженные. Всего один угол здания высотой в один этаж уцелел. Двое пожарных направляли водяные дуги своих брандспойтов на руины, исходившие паром на утреннем воздухе.

Я врезал по тормозам и отчаянно закрутил головой, пытаясь убедиться, что смотрю на нужный угол.

Оставил машину стоять прямо посреди улицы и вышел из нее.

Трудно свести воедино все кипевшее во мне, потому как это было разрозненно, накладывалось одно на другое и было для меня недостижимо. Самый четкий позыв, какой я был способен извлечь из этого, — новое желание убить кого-то. Хотелось стянуть Бога оттуда, где он обитает, если Бог обитает, и голыми руками разодрать его на части. Хотелось силой заставить его перестать убивать меня. Перестать отбирать все. Мне хотелось силой принудить его к послушанию. Воля Божья просто отбилась от рук.

И все это было до того, как я вспомнил, что Анат всю ночь провела в этом здании. Следующее, что я понял: я держу пожарного за грудки его водонепроницаемого облачения. Он пытался убедить меня, что нельзя оставлять машину посреди улицы. Я старался убедить его, что в доме, в комнате над пекарней, спала женщина. Он знает об этом. «Она выбралась», — сказал пожарный.

— С ней все в порядке? Скажите мне, что с ней все в порядке! — повторял я, срываясь на крик, раз за разом. Кричал и до, и после того, как мужчина сказал, что женщина «стабильна». Я кричал все время, пока он без устали пытался объяснить, что я непременно должен быть родственником. Что ему не положено предоставлять мне больше сведений в том случае, если я не член семьи.

Тогда я прихватил его покрепче, и наши лица практически уткнулись одно в другое, и я помню, как он говорил мне, что мне нужно держать себя в руках.

По-моему, я сказал, что я ее жених. Точно помню, что спросил пожарного, был ли он когда-нибудь влюблен.