Альфонсас Беляускас - Спокойные времена [Ramūs laikai]

(И еще мне хотелось домой из-за минувшей ночи, потому что такое могло произойти между мной и Вингой только вдали от дома.)

Сам не заметил, как мы вышли из кинотеатра (на экране опять лаяли собаки), сели в машину и очутились где-то на берегу Рейна; Эрика остановила машину возле какого-то низкого круглого здания.

«Не помешает и тебе…» — небрежно бросила мадам Эрика, поворачивая ключ в дверце машины.

«Что именно?»

«Искупаться. Смыть грехи. Это бассейн».

«Вот оно что!» — Я исподлобья глянул на Эрику: смеется?

«А что! — У нее заблестели глаза. — Думаю, после свежих впечатлений…»

«Как-нибудь утрясется… — думал я все о том же, все о минувшей ночи, когда мы, уплатив по марке, взяли билеты и направились каждый в свою кабинку: я — исключительно для того, чтобы посмотреться в зеркало (что видит мадам на моем лице, что она читает в этой блеклой книженции?) и самую малость побыть наедине со своими безрадостными мыслями, а Эрика — переодеться; вскоре она уже плескалась в голубоватой воде огромного бассейна, ловко ныряя под вполне всамделишние и даже по-настоящему набегающие друг на друга «волны»; с кем-то (разумеется, мужского пола) она уже держалась за руки. — Должно утрястись… К тому же как будто ничего особенного… Ничего из ряда вон… ничего, выходящего за…»

Я уже сожалел, что не бросился следом за Эрикой в клокочущую воду бассейна, а остался здесь, унылый и одинокий: тогда не пришлось бы предаваться мыслям, которые так меня гнетут, как и многим другим делам, которым мы предаемся, причем совершенно зря, — например, сожалеем о прошлом, которого все равно не вернуть и не изменить, пусть даже это будет самое недавнее, независимо от того, приятное или нет; в конце концов, в моем будничном существовании как будто ничего не…

Ты уверен, тут же усомнился я, что не изменилось? Так-таки ничего? А что, если Винга…

Возымеет претензии? Какие же?

Женские… Что тогда? Разве не ты сам ее ночью на руках…

Ишь ты, святая невинность!.. А она сама? Зачем встала у стены, рядом с гипсовыми статуями? В одной сорочке, чуть ли не голая. У стены! Чего ждала? Зачем смотрела, как я сплю? Таким взглядом.

Каким? Ты что, видел?

Видел… То есть чувствовал. Так смотрят, только когда решаются… Когда знают, что будет. И хотят, чтобы так было.

Но ты ей обещал!..

Обещал? Как так? Я ей как будто ничего…

Ну да — еще руку положил на плечо… потом нес по комнате… Думаешь, обещают только словами?..

Обещал?!..

А потом обманул… разочаровал…

Обманул?!..

Именно… Это точно, точно, точно. Точно, старый пес, совершенно точно!

«Это Поль из Эльзаса…» — вдруг расслышал я и обрадовался, что Эрика здесь, что она, словно зная, как это нужно, поспешила подать голос, и весьма кстати, а то моя дурацкая совесть… В смелом оранжевом бикини, мадам Эрика стояла рядом и, стянув с головы бирюзовую резиновую шапочку, издали махала своему партнеру по бассейну и даже послала ему воздушный поцелуй; Поль из Эльзаса ответил тем же.

(Я сидел за столиком на террасе за бутылочкой «Kölsch» [42] Кёльнское пиво. и смотрел на бурлящую внизу воду и людей; последних было не так чтобы мало, особенно если учесть, что время было раннее, — в основном пары…»)

«Вот эти, — Эрика показала на женщину вроде нее самой (если не старше), только более широкую в кости, и черноволосого, совсем еще молодого горбоносого юношу; он поддерживал обеими руками выходящую из бассейна грузноватую нимфу, — тоже die Verliebten [43] Влюбленные (нем.) . .— Эрика полгала плечами. — Костос, грек из Салоник, работает ночным официантом в «Am Tanzbrunnen». А мадам Шарлотта. Ее муж знаменитый хирург, вовсе еще не старый, но с головой ушел в дела…»

«А мадам Шарлотта не работает?»

«Что ты! Она обожает купаться и ездить верхом…»

«И ты любишь купаться и гонять на машине…»

«И я. До обеда еще далеко…»

«Почему до обеда?»

«Потому что Карл иногда… когда у него начинаются рези в желудке… сам готовит обед…»

«Сам?»

«Да. Служанку мы не держим. А мне он не доверяет… Вернее, не полагается на мой кулинарный вкус… Он считает, что особенно нельзя доверять женщинам готовить мясо… Ну, а обедать мы должны все вместе… То есть я, он и, разумеется, Милан… Изумительно, правда?»

Она засмеялась — сухо и отрывисто, будто откашливаясь смехом; я не понял, что тут смешного; потом издали поклонилась еще одной паре — смуглому мужчине с тяжелым квадратным подбородком и стройной, очень длинноногой даме в малиновом бикини; дама послала Эрике привычный здесь воздушный поцелуй.

«Лоретта. Ты пьешь пиво ее мужа».

«Как — ее мужа?»

«Так. Он известный пивозаводчик. И ужасный толстяк. Лоретта говорит, к кровати надо привязывать гамак специально для его пуза…»

Она снова улыбнулась и сама плеснула себе пива.

«Сплошь одни пивовары и кондитеры… рабы брюха… И вы воевали с ними!»

«Нет! Мы воевали не с пивоварами и кондитерами. Мы воевали с фашизмом. С могучей военной машиной…»

«Боже мой, до чего все-таки глупое это слово — раса!.. Но если даже когда-то раньше лидировала вот эта, наша… ну, европейская порода… то сейчас, после всех катаклизмов, нет… Скорее они… более темные, чем мы, или желтые… А немцы, да будет тебе известно, окончательно обожрались, зажирели… у них дряблые, хилые мышцы… разбухшие, обмякшие от таблеток и шоколадов… К тому же эта «сексуальная революция»… Неверно понятая эмансипация… Понимаешь?»

«Что здесь понимать… — я пожал плечами; почему-то вспомнилась Эма и книги, которые она читала не то в шестом, не то в седьмом классе: Керуак, Вульф… Она глотала книги, даже Марта не могла уследить, какие. — Ведь я, Эрика, уже взрослый… Кто-то даже сказал, что скоро мне стукнет полсотни…»

«Говорят тебе, не беспокойся… Это с каждым бывает. И не заговаривай мне зубы, не люблю, когда петляют…»

(Да, все женщины похожи…)

«Извини».

«Мир сходит с ума, ясно тебе или нет? Неизбежно и полным ходом… И не только война песет безумие, нет!.. К тому же ведет и неверно понятый, ложный мир… То есть когда ни война, ни мир… Тебе странно?»

«Странновато».

«А мне ничуть… Раса! Боже мой, раса, чистота крови, гены!.. А вот Лоретта недавно родила. И ее Liebhaber турок. Пивовар своего ребенка не состряпал. Младенец раскосенький, половина города знает. И пивовар знает… Но молчит, разыгрывает счастливого папашу: заимел наследника и рад-радехонек, плевать ему на гены! А Мустафа купил «фиат» — вот так. Он ученик на складе лампочек».

«Послушай, Эрика, не все же такие пресыщенные… И не все женщины таковы».

«Конечно, не все… Однако, знаешь, чистокровный немец в наше время не на всякую работу…»

«Не на всякую? А безработные?.. Те, у кого никакой работы?..»