Максим Макаров - Кадетство.Выбор

— Так он о ведро запнулся, — пожал плечами Илья даже глазом не моргнув.

Так… — эхом повторил Кантемиров. — Интересный расклад получается.

Какая, оказывается, опасная штука — ведро, — сказал он, многозначительно посмотрев на свои брюки. — Имейте в виду, летчики-залетчики, вы у меня за сегодняшний день уже второй раз попадаетесь. Третьего не будет. — И прапорщик вышел.

2 А в это самое время майор Ротмистров в отчаянии глядел на сына.

Ротмистрову было страшно. Он так и представлял себе, как весть о драке первым делом доходит до прапора Кантемирова, затем до Ноздрева, до зама по воспитательной части, а потом (не дай бог] — и до генерал-майора. И всё. Алексея отчислят, да и у него самого неприятности могут быть. Угораздило же Алешу с этим интернатовским связаться. Вот волчонок — так парня измуту-зить. Но вслух он спросил:

— А, часом, не ты ли сам эту кашу заварил?

Сырников, не поднимая глаз, виновато покачал головой.

— Пап, я же знаю, что должен быть ангелом. Ведь у тебя могут возникнуть проблемы, — но поднять честный взгляд не решился.

— Хорошо, — кивнул Ротмистров. — Тогда, думаю, разумнее всего мне сейчас пойти к Ноздреву и, пока эта история не выплыла наружу, изложить твою, правдивую, версию событий.

Майор встал, одернул по привычке форму и вышел в коридор, оставив сына одного в своем кабинете. Навстречу ему с каменным лицом почти бежал майор Василюк. Ротмистров побледнел. Конечно, эти мерзавцы уже успели пожаловаться своему командиру, и тот сломя голову мчится их выгораживать.

— Майор, — притормозил он Василюка, — у вас что-то случилось?

— Случилось, — сурово кивнул тот. — У меня пропали двое суворовцев… — Он помолчал. — Или уже теперь — бывших суворовцев.

— Да ну? — воспрянул духом Ротмистров. — А кто именно?

— Не знаю, мне сейчас как раз должны их фамилии сообщить.

3.

Пропавшими суворовцами были самовольно перелезшие через забор Макаров и Перепечко. Они как раз досматривали фильм, когда в училище поднялась тревога.

Труднее всего было перебросить Перепечко через ограду. Максу пришлось даже приволочь скамейку, так как он не был уверен, что выдержит на себе вес Степана. но даже со скамейкой неповоротливое тело Перепечко явно не желало быть переброшенным, потому что цеплялось за все подряд, отчего сам Степа издавал странные звуки. Их можно было определить как беседу двух куриц.

Но, несмотря на сопротивление своего тела, Перепечко был настроен весьма решительно. Очень уж хотелось ему в кино попасть. Правда, время от времени он опасливо спрашивал Макса:

— А нас точно потом не заругают?

— Да не заругают, только говори тише, — уверял его Макс, отводя взгляд.

В остальном побег удался на удивление просто. Когда с горем пополам они оказались на улице, Макс услышал посторонние звуки с противоположной стороны забора и быстро зажал Степе рот, который тот как раз намеревался открыть. Печка пытался было сопротивляться, но не сильно, а потом и вовсе покорился. Пару секунд они простояли, не двигаясь. Затем Макс, убедившись, что опасность миновала, опустил руки, но на всякий случай шепотом произнес:

— Вот и всё! А ты боялся! — он самодовольно усмехнулся, — Пошли, Печка, к искусству приобщаться.

И они шустро потрусили по направлению к кинотеатру.

И вот ничего не подозревающий Перепечко радостно уплетал за обе щеки попкорн и, широко распахнув глаза, не отрывал их от экрана.

Сидящий рядом с ним Макс смотрел сквозь экран. Он никак не мог успокоиться после инцидента в столовой. Так его еще никогда не унижали. Да что этот прапор о себе возомнил? И, главное, как на этого козла управу найти?

— Максим, — прошепелявил Перепечко набитым попкорном ртом, — Я чего-то конец не понял.

На экране уже шли титры, в кинотеатре включили свет.

— Чего тут непонятного? Все умерли, — ответил Макс, вставая.

Перепечко удивился:

— Так это разве не комедия была?

Но Макаров ничего ему не ответил.

Всю обратную дорогу он мысленно просчитывал свои шансы на избавление от этой каторги. Неужели его и за самоволку не выгонят? Должны выгнать, успокаивал он сам себя. Это серьезное нарушение дисциплины.

Макс даже руки потер в предвкушении своего триумфального возвращения домой.

Но тут взгляд его случайно упал на Перепечко. Оп-па! Так ведь это значит, что и Печку тоже попрут домой — сено вилами тягать. Зачем он вообще толстяка за собой потащил?

А Перепечко, все еще пребывая в блаженном неведении относительно нависшей над ним угрозы, переживал совсем по другому поводу.

— Обратно мы опять через забор полезем? — Степа неуверенно помолчал, — Может, лучше на КПП пойти? Дежурному все объясним, и дело в шляпе.

Что он не человек, что ли?

Макс сочувственно вздохнул. Вот святая невинность!

— Пойдем, как я скажу. А я скажу — через забор.

Но у забора их уже ждали. Макс предполагал нечто подобное, поэтому не сильно удивился. А вот на Печку было жалко смотреть.

Кантемиров и Василюк аж подскочили при появлении ребят. Прапорщик сделал было шаг навстречу, но остановился и в сердцах шлепнул себя по ноге.

— Явились, летчики-залетчики. Нет, товарищ майор, у меня слов, – кивнул он Василюку, — одни эмоции.

Майор смотрел только на Макса. Смотрел долго, не мигая. От этого взгляда Максу стало не по себе.

— Где вы были, суворовцы? — спросил он наконец.

Перепечко хотел было ответить, но Макаров опередил его и поспешно сказал:

— Это я, товарищ майор, пригласил суворовца Перепечко в кино.

Кантемиров коротко хохотнул:

— А барышня Перепечко не смог отказать кавалеру.

Василюк обернулся к прапорщику:

— Проводи суворовца Перепечко в казарму.

Печка неуверенно смотрел на Макса и не двинулся с места, пока тот не подтолкнул его:

— Иди, давай. Быстро.

Когда Кантемиров и Перепечко ушли, Василюк потер затылок и, не глядя на Макса, произнес:

— Пойдем, курсант Макаров, прогуляемся.

Они вышли на территорию училища. Вялый сентябрьский вечер взъерошил коротко стриженные волосы Макса. Пахло листьями и костром. Почему костром, неожиданно удивился Макс.

Шли они неспешно. Василюк не торопился начинать разговор. В училище еще горело несколько окон, остальные, в том числе и те, за которыми спал третий взвод, темнели и выглядели неприветливо и неуютно — совсем не так, как днем.

— Я, Макаров, многое понимаю, — в конце концов заговорил майор, — И что учиться ты здесь не хочешь, и что во сне видишь, как мы тебя выгоняем. Все понимаю, — он кивнул, — Другое мне непонятно. — Василюк остановился и впервые за то время, что ребята вернулись, посмотрел Максу прямо в глаза, — Не понимаю я, какую же это надо душонку подленькую иметь, чтобы товарища своего так подставить?