Максим Макаров - Кадетство.Выбор

Максим обескуражено посмотрел на мать, но та с неестественным вниманием изучала гущу на дне своей чашки. И Максу ничего не оставалось, как обратиться за разъяснениями к отцу.

— Что это значит? Вы меня прогоняете, что ли? — и, сам не веря в то, что говорит, Макс саркастически скривился, — Да ну вас, родители. Что за бред?

Довольный собой и реакцией сына, Макаров-старший покачал головой:

— Нет, дорогой, это не бред. Иди, собирайся в новую жизнь. Не переживай! Уверен: там, где тебе предстоит провести ближайшие три года, тебе понравится.

«Да ведь он это серьезно», — неожиданно дошло до Макса, и парень решил прощупать почву:

— Ну, не в колонию же вы намереваетесь меня заслать? Нет, колония точно отпадает. Журналисты визжать от восторга будут и меня там сгущенкой каждый день в знак благодарности кормить. Значит, — Макс прищелкнул языком, — остается частная школа, где-нибудь, этак, в Англии, чтобы наверняка раньше времени не слился оттуда. Да и престиж опять же, — он торжествующе посмотрел на отца, — Ну что, угадал?

Однако по выражению лица Макарова-старшего сразу стало очевидно, что Макс попал пальцем в небо. Отец едва ли не хрюкал от удовольствия. От былого гнева не осталось и следа.

— Холодно, малыш, чертовски холодно. Еще будешь думать или сразу сдашься?

Максим промолчал, что означало капитуляцию.

— Ты, дорогой, поступаешь у меня в Суворовское училище.

Лариса Сергеевна, прекрасно знавшая с самого начала, к чему завел муж весь этот разговор, с сожалением и сочувствием посмотрела на резко побледневшего сына и решила вмешаться:

— Так будет лучше, Максим. Мне жаль, что нам с папой пришлось пойти на эту меру. Просто ты стал такой неуправляемый.

Макс сглотнул ком в горле:

— Вы что, так меня ненавидите?

— Что за глупости! — воскликнула Лариса Сергеевна и сделала попытку обнять сына, но тот довольно резко оттолкнул ее и озлобленно, как побитый волчонок, отошел в сторону.

— Конечно, ненавидите. Да я вам просто жить спокойно не даю, да? Зато теперь раздолье будет. — Тут он с силой топнул ногой и подлетел к родителям. — Но я вам все испорчу. Не поступлю туда, и все. Что тогда будете делать? А я, конечно же, не поступлю. Куда уж мне — в Суворовское!

Макаров-старший молчал. Он уже не торжествовал, а с грустью смотрел на сына. Отец понимал, что в свое время сделал что-то не так, но сейчас уже невозможно было вспомнить, когда и что именно.

Выговорившись, Максим сел в кресло, потом снова встал, не в силах смотреть снизу вверх на родителей, и пошел к лестнице. Уже на полпути вверх он обернулся. Неожиданное подозрение родилось у него в голове и быстро перешло в уверенность.

— Вы ведь, наверное, уже обо всем договорились и все устроили?

Можете не отвечать, и так знаю, — возможно, если бы он сейчас бросился вниз и начал умолять папу с мамой изменить решение, то все еще можно было бы исправить. Но Макс не стал этого делать, — Одного вы не учли — вы не учли человеческий фактор в моем лице. Все ваши связи не заставят меня учиться в Суворовском училище. Вот увидите! Это я вам обещаю.

5.

Через пару дней после того, как Андрей, расставшись с бабушкой, вернулся в интернат, он стоял среди толпы абитуриентов, толкущихся возле доски, на которой было вывешено расписание вступительных экзаменов. Леваков был счастлив. Не о предстоящих трудностях размышлял он в этот момент. Нет, Андрей, со всех сторон подпираемый ребятами, время от времени получавший ощутимые толчки острых локтей, наслаждался, ощущая свое единство с волнующейся группой пацанов, которых воспринимал не как конкурентов, а как будущих сокурсников.

Он разглядывал их лица, стараясь угадать, кому из них суждено в последствии стать его другом, а кому наоборот.

Вынырнув наконец наружу, Леваков мечтательно вдохнул полной грудью, огляделся и увидел нечто такое, от чего его хорошее настроение улетучилось без следа. Около училища притормозила знакомая ему темно-синяя красавица-машина. Но на этот раз шофер не бросился открывать заднюю дверь. Она распахнулась сама, и оттуда вышел высокий человек-мускул в темном костюме. Вслед за ним из автомобиля, нарочито не спеша, вылез тот знакомый парень из троллейбуса. Он посмотрел по сторонам, поморщился при виде едва ли не прыгающих друг на друга абитуриентов и искренне изумился, заметив Андрея.

— Робин Гуд собственной персоной! — не обращая внимания на легко следующих за ним преданных мускулистых монстров, Макс приблизился к Левакову, — Только не говори, что тебя в ментовке приговорили к трем годам в Суворовском без права переписки.

Андрей сперва хотел проигнорировать Макса, но не сдержался:

— А тебя, похоже, Суворовским наградили? Ты как — учиться будешь или уже за крабом приехал?

— Оп, да мы, оказывается, разговаривать умеем? — Макс оскалился.

— Мы-то да, а за тебя, похоже, мама с папой обычно разговаривают, – не остался в долгу Андрей.

Последние слова Левакова не могли не задеть Макса. Недолго думая, он схватил Андрея за рубашку и притянул к себе.

— ТЫ сейчас быстро извинишься передо мной, и отдельно — перед моими родителями. Понял? — ровно, не повышая голоса, спросил Макс.

Тут на мальчиков легла чья-то тень.

— А вы не могли бы устроить драку где-нибудь подальше от Суворовского училища?

Макс с Андреем, не сговариваясь, повернули головы. Перед ними стоял высокий, спортивного сложения шатен с правильным, по-мужски резко очерченным лицом. К парню жалась очень красивая девушка, чьи огромные, цвета поздней осени глаза выделялись на фоне беспорядочных волн каштановых, с рыжинкой волос. Она крепко держала спутника за локоть и испуганно шептала:

— Илья, зачем ты лезешь? Пойдем отсюда, ну пожалуйста.

Илья Синицын, не спуская глаз с ребят, попытался ее успокоить:

— Не бойся, Ксюш. Сейчас разберемся.

1 Много-много лет назад, когда Илью Синицына называли еще просто

Илюшей (в то время это имя не казалось ему таким детским), мальчику случилось услышать «Балладу о борьбе» в исполнении не известного тогда ему Владимира Высоцкого. Песня так понравилась Илье, что он слушал ее снова и снова, а если любимый и хорошо знакомый мотив вдруг раздавался где-то вне дома, например в магазине, Илюша замирал столбом и не двигался с места, пока не отзвучат последние аккорды.

Напрасно родители тормошили его и втихаря пытались переключить внимание сына на что-то другое. Илюша только грустно смотрел на них и сосредоточенно молчал, думая о своем.

Но никто, даже мама, не знал, что под песню, над страстной любовью к которой подшучивала, наверное, вся имеющаяся в наличии родня, Илюше хотелось плакать от досады.

Он часами в отчаянии смотрел в окно, но не находил во дворе никого, хотя бы отдаленно похожего на злодея. Долго слонялся по улице, однако вокруг не случалось ни одного происшествия, мало-мальски напоминающего достойную битву, где мог бы проявиться его бойцовский (в этом Илюша не сомневался) дух.