Георгий Гулиа - Три повести

— Утонула Лида, — смог он сообщить наконец.

— Как — утонула?! Когда?!

— Сегодня ночью.

— Где?! — задал я довольно странный вопрос.

Он вытянул руку, указывая на море.

Я бросился туда, куда… Словом, к морю. За мною заторопился и Валя. Я слышал за спиною топот бегемота, преследующего врага. Это придавало мне сноровку и силу.

Добежав до белой каемки моря, я остановился перед чернильной бездной.

— Дальше, дальше, — скомандовал Валя. И мы помчались вдоль берега. И вдруг остановился как вкопанный: передо мною в нескольких шагах лежало что-то голубоватое.

— Да, — услышал я над ухом, — это ее платье. А там туфли и штанишки.

— Какие штанишки? — Я не сводил глаз от этого голубоватого пятна на черном песке.

— Шелковые, — пояснил Ваяя.

Ничего не понимаю: при чем шелковые штанишки? И почему они на берегу? Что за чушь!..

— Она купалась? — спросил я.

— Не знаю.

— Где же она была?

— Я спал. А когда проснулся — ее уже не было. Я полежал в машине. Переждал ливень. А потом пошел искать. Наткнулся на платье. Я стал ее звать. Никакого ответа! Я поплыл в море. Зову — никакого ответа. О Лида, Лида, что же это такое?

И Валя заплакал. Навзрыд. Громко-громко. Ревел, как раненый лев. Рычал трагически, будто тигр. Бил себя в грудь, как горем убитый бедуин… Я внушительно сказал ему:

— Валя, не лучше ли поискать, чем плакать?

— Нет, — ответил он сквозь рыдания, — я не могу не плакать. О Лида, Лида!.. Что я скажу ее родителям?

— Где ее родные, Валя?

— В Киеве.

— И мать и отец?

— Да.

Мне хочется задать вам такой вопрос: что бы вы делали на моем месте? Нет, серьезно. Ну что? Было три часа ночи или утра. Весь берег спал. Ни души, кроме нас с Валей. Я спрашиваю: что делать? Глупо было обращаться с подобным вопросом к Вале. Он ничего не соображал. И все время твердил: «Лида, Лида!» — и никак не мог придумать, что скажет ее родителям по приезде в Киев…

Я счел необходимым учинить допрос, дабы выяснить, как говорится, все обстоятельства дела. У меня у самого голова не очень-то варила. Я был полон ею, Светланой. И мне, естественно, трудно было немедленно переключиться с роли Ромео на роль Шерлока Холмса.

— Валя, постарайтесь припомнить все детали. Когда вы легли спать?

— Часов в двенадцать. На надувных матрасах. А когда пошел дождь, мы перекочевали в машину.

— И вы, и Лидочка?

— Да.

— Потом вы уснули?

— Да. Во всяком случае, я.

— А когда вы хватились ее?

— Когда прошла гроза.

— Вы перед этим поссорились?

— Да.

— Сильно?

— Не очень. Лида заявила, что уйдет.

— Куда?

— Этого она не сказала.

— А вы и не поинтересовались, да?

— Верно. Она часто говорила: уйду да уйду! Я ей сказал, что она дура набитая. Что ненавижу ее. Но это была неправда.

— А она — что?

— Ничего.

— А потом вы нашли это платье?

— Да.

— Ничего не понимаю, — признался я.

Нет, в самом деле, я попрошу вас еще разок перечесть вышеприведенный диалог и сказать чистосердечно: что из него можно уяснить? Выходит, так: они повздорили, потом уснули, а потом Лидочка решила покончить с собой. Для этого она оделась, потом в тридцати шагах от машины разделась и — пошла ко дну… Лично я не вижу никакой логики в ее действиях…

— Валя, — сказал я, — говорят, что утопленника невозможно спасти через десять минут. Вы это знаете?

— Да, я слыхал.

— Прошло, по крайней мере, полчаса. Верно?

— Да, так.

— Поймите меня правильно: торопиться теперь уже ни к чему.

— Скорее всего, так. Но нельзя же сидеть сложа руки до самого утра?!

— Верно, нельзя. Что вы предлагаете?

Мы внимательно прислушались к шуму моря и внимательно осмотрели поверхность его. Ничего особенного не заметили. Никто не взывал к нашей помощи. Никто не махал руками.

— Вот что, — предложил я, — пойдем к Шукуру и разбудим его. Позовем Леварсу, поскольку хорошо его знаю, и посоветуемся. На всякий случай разбужу и тетю Настю: пусть все знают о случившемся.

Бедный Валя повторял: «да», «да», «да»… Будь я на его месте, очевидно, вел бы себя так же…

Через полчаса прибыли Шукур и Леварса, а тетя Настя в чистеньком платочке сидела у своей калиточки. Рассветало, и она хорошо видела со своего наблюдательного пункта все, что творится на берегу.

Надо отдать должное и Шукуру и Леварсу. Как только мы постучались к ним и объяснили, в чем дело, они немедля оделись и поспешили на берег. Оба они были озабочены и искренне сочувствовали Вале…

— Это платье вашей супруги? — спросил Шукур.

— Ее, — ответил я вместо Вали.

— Может быть, чужое?

— Нет, тут нет ошибки.

Шукур качал головой. А Леварса между тем обследовал берег. И вернулся, как и следовало ожидать, ни с чем. Ничего утешительного!.. Шукур вспомнил Виктора Габлиа, «готтентота»-археолога, вернее, его друзей-ныряльщиков. Они, дескать, живо найдут Лиду, если даже отнесло ее куда-нибудь к мысу. Леварса, напротив, считал, что поисками должны заняться спасатели из Сухуми или Агудзеры, как-никак они люди официальные. А молодые студенты кто? Просто любители подводного спорта…

— Что я скажу ее родителям? — плакался Глущенко.

В этом вопросе у нас было полное единодушие: их следует известить как можно скорее, не дожидаясь, пока будет найдено тело. Ибо поиски могут затянуться. Море не всегда расстается быстро со своей жертвой.

— Да, да, да, — плакался Валя. Бедняга совершенно размяк, что, впрочем, не мудрено в его положении.

Шукур проявил человечность: сбегал к себе в «Националь» и принес водки с бутербродами. Он сказал, что надо выпить, а иначе не выдержат ни сердце, ни нервы. Шукур обнес нас трижды или четырежды стопкой. Первую мы выпили — по его предложению — за упокой души. Бедняга Глущенко был безутешен — водку пришлось буквально вливать ему в глотку. Однако не поперхнулся, проглотил. А следующую стопку выпил самостоятельно.

Заведующий ларьком оказался прав: настроение наше значительно улучшилось, в предрассветной свежести мы чувствовали себя вполне сносно, я бы даже сказал, совсем не плохо. Все было бы гораздо лучше, если бы не это ужасное происшествие… Валя значительно приободрился. Он вздохнул и горестно произнес:

— Ах, Лида, Лида, если бы могла ты посидеть с нами.

Мы — трое — переглянулись и пришли к молчаливому согласию: да, это было бы просто замечательно! Представляете себе? Четверо мужчин и одна красивая женщина в четыре утра пьют водку на берегу уютной Скурчи. Эта картина, пусть воображаемая, произвела на нас сильное впечатление.

Отдаю себе отчет в том, что довольно-таки кощунственно вели мы себя в то горькое — в прямом и переносном смысле — утро. Однако жизнь есть жизнь, она берет свое, а человек по природе оптимистичен. Мы в этом отношении не составляли никакого исключения. Даже Валя примирился с тяжелой утратой и теперь рассуждал о том, где хоронить жену, здесь ли, в уютной Скурче, или в Киеве? А может быть, в Сухуми?..